Почему-то гориллы не спешили с исполнением приговора. Стоять с зажмуренными глазами оказалось страшнее, чем смотреть в лицо опасности, и я, осторожно приоткрыв один глаз, осмотрелась. Увиденное поразило меня в самое сердце. Елизар улыбался. При этом он отнюдь не напоминал человека, который хладнокровно может приказать убить двух ни в чем не повинных девчушек. Я немного приободрилась и толкнула локтем стоящую рядом Маришу, которая пока держала глаза закрытыми и чувствовала себя явно неважно.

– Садитесь, девочки, – сказал Елизар.

И мы сели, смущенные его неожиданным превращением из кровавого злодея в доброго дядюшку. Нам налили по чашке молока и дали по ватрушке с творогом. Так как кувшин с молоком и ватрушки стояли на столе еще до нашего прихода, то мы отдали им должное без всякой опаски. Если среди присутствующих не было ясновидящих, то они не могли предвидеть наш приход, а стали бы они уничтожать друг друга посредством отравленных ватрушек, когда в их распоряжении, к тому же в изобилии, было огнестрельное оружие. Это представлялось мне делом хлопотным и нерациональным. А оружие высовывалось из внутренних карманов курток парней и оттопыривало их штаны и носки.

– Какие славные девочки! – слащаво пропел староста. – Как же они попали в такую нехорошую историю?

Мы сделали вид, что слишком заняты угощением.

– Будь я молоденькой девочкой, я побоялся бы вставать на пути таких страшных людей. Ведь они могли вас прикончить в любой момент, – продолжал заливаться староста.

Мы немного удивились тому, что он говорит про своих гостей в третьем лице, но это, в конце концов, его дело.

– Вы устали? – заботливо спросил нас Елизар.

«По виду и не скажешь, что он говорит с намеком на вечный покой. Такой лицемер», – подумала я с негодованием.

– Сейчас вы отдохнете, мальчики проводят вас и проследят, чтоб вы отдохнули как следует, – сказал с нажимом староста.

«Ну, негодяи, – возмутилась я про себя, – сначала накормили, обогрели, а теперь отдают нас в руки убийц».

Я поднялась из-за стола и сказала, постаравшись вложить в одно слово максимум презрения:

– Спасибо.

Кажется, немного перестаралась. Все изумленно уставились на меня, словно я допустила невероятную бестактность, а они ожидали чего угодно, но только не презрения. Но мне было уже все равно. Я не собиралась баловать своих будущих убийц изысканными манерами, а в том, что ведут нас на верную смерть, я не сомневалась. Поэтому мелочи, вроде того что подумают они о моем воспитании, ухудшить настроение теперь уже не могли.

Нас отвели в летний домик. Поодаль от него стояли дома соседей. Странное местечко выбрали гориллы для убийства, ничего не скажешь. Или они надеются, что мы будем молчать? Удивительная наивность. Гориллы потоптались у двери, явно пытаясь сообразить, что делать дальше. Так ничего и не придумав, пожелали нам спокойной ночи, что было принято нами за утонченную издевку, и вышли.

Ошеломленные неожиданной отсрочкой, мы присели на узкие кровати и принялись рассматривать наш домик. Он имел крепкую дверь и три узких окошка, которые к тому же располагались высоко под потолком. Вылезти через них смогла бы разве что кошка.

– Чего они от нас добиваются? – спросила я у Мариши.

– Ждут, что мы размякнем от хорошего обращения и все им выложим, а потом прикончат, дураку ясно.

– А что мы им можем выложить? По-моему, им и так обо всем известно.

– Откуда я знаю! – рассердилась Мариша. – Хорошо, что думают так, а не иначе, потому что тогда прикончили бы нас сразу. А так у нас есть еще время, чтобы бороться.

– А мне они показались славными людьми.

– Вечно ты всех подонков жалеешь, – напустилась на меня Мариша. – Себя сейчас жалеть надо. Скоро эти парни обдумают, как лучше выполнить поручение, и вернутся обратно.

– Так бежать надо! – взвыла я, но, поскольку бежать было некуда, мы прилегли на кроватях, не сомневаясь, что глаз сомкнуть нам, ясное дело, не удастся. Но против ожидания мы уснули. Картины, нарисованные во сне моим богатым воображением, были ужасны. Ничего удивительного, что во сне я ворочалась и стонала.

Мы с Маришей лежали в луже крови, а возле нас хлопотали давешние парни, заливая в детскую эмалированную ванночку дымящуюся кислоту, в которой предстояло растворять наши останки. Или мы с Маришей снова в луже крови, но лежим на берегу речки, а наши знакомые подрывают нависающий над нашими телами берег, чтобы похоронить под обвалом. Или мы с Маришей, истерзанные пытками, все в той же неизменной луже крови, а рядом с нами копошатся голодные бродячие псы, сбежавшиеся со всей округи и мечтающие о плотном ужине.

Эта лужа крови так достала меня, что, пробудившись от кошмара, я подскочила к двери и в полном отчаянии начала судорожно дергать ее. К моему изумлению, она тут же поддалась моим усилиям и гостеприимно распахнулась.

– Эти придурки забыли ее запереть! – в совершеннейшем упоении воскликнула Мариша, разбуженная моими попытками спастись.

Не теряя даром времени, мы выскочили за порог. Небо уже розовело рассветом, и по двору стлался предутренний туман. Все было бы чудесно, если бы не надоедливый староста, которому именно в этот час приспичило сходить в домик с сердечком.

Бодрой рысцой он пробежал через двор к туалету, где занял позицию и задумался о чем-то своем. Из этого блаженного состояния его вывели осторожные шаги, а так как староста был человеком стеснительным и не хотел, чтобы его обнаружили именно сейчас, то сидел он молча, стараясь не шевелиться. Шаги миновали его укрытие и удалились, как ему померещилось, в сторону свинарника. Вместе с угрозой обнаружения у старосты испарилась и всякая стеснительность, а любопытство, как назло, пробудилось. Оно требовало, чтобы хозяин выяснил, кому это из его домашних в столь ранний час захотелось проведать борова. Вынь да положь ему имя нарушителя.

Староста тоже не был обделен фантазией, и за тонкой дверью картины ему мерещились одна ужасней другой. Мелькающие перед глазами копченые окорока сменяла гордая голова кабана, украшенная лимоном и веточками петрушки на праздничном и – главное! – чужом столе. Мерещились опустевший закут и грустные глаза местных хрюшек, лишившихся аппетита из-за утраты любимого, а также возмущенные глаза их хозяев: не уберег, не сохранил.

Всю стеснительность со старосты словно ветром сдуло. Он подтянул пижамные штаны в фиолетовую полоску и, распахнув дверь домика, вылетел наружу. Глаза его сверкали праведным гневом, и был он страшен.

Мы с Маришей испуганно обернулись на звук распахнувшейся двери и увидели нечто на двух ногах, мчащееся сквозь туман прямо на нас. Что это такое, разглядеть точно мы не могли, но от этого становилось только еще страшней. Ворота находились далеко, в тумане их было не разглядеть. Мы сунулись вправо-влево и наткнулись на дощатую дверь. За неимением лучшего сунулись в нее. Сразу же в лицо нам пахнуло животным теплом. Мы заперли дверь на защелку и стали ждать развития событий. Ждать нам, прямо скажу, долго не пришлось.