Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кай отрицательно махнул рукой лифт-бою и пошел наверх пешком с письмом в руке. Вскрыл он его только у себя в комнате. Барбара писала, что она в Санкт-Морице, не хочет ли он приехать?
Стало тихо. Кай был наедине со своим письмом; он чувствовал себя наедине и со своей жизнью.
За горизонтом вставал сад его юности, шум которого тревожил его уже давно. Деревья издавали звуки и среди них вперемешку слышались забытые голоса.
Глубокий вздох расправил его грудь. Он решил взглянуть в глаза судьбе. В Санкт-Мориц он поедет.
На следующее утро ему доложили, что явился капитан О'Доннел в сопровождении члена Спортинг-Клуба по фамилии Шаттенжюс.
Их приход не был для Кая чем-то неожиданным.
С безмятежной радостью увидел он снова визитку О'Доннела, полоски у него на брюках были чересчур узкими, да и пластрон оставлял желать лучшего. Сам О'Доннел явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Тем церемоннее держался незнакомый Шаттенжюс. Он внес с собой атмосферу, сулившую дуэль по всем правилам, и в хорошо темперированных выражениях передал Каю вызов Курбиссона.
Кай вызов принял и в качестве своих секундантов назвал принца Фиолу и Льевена, которых обещал поставить в известность. На этом Шаттенжюс счел дело оконченным и без лишней суеты намеревался по всей форме откланяться.
Кай с трудом подавил желание предложить ему аперитив. Только уверенность в том, что его совершенно не поймут, удержала его от этой попытки нарушить церемониал.
Все, что хотел сказать О'Доннел, выражал его взгляд. Кай его понял и догадался, что он вызвался быть секундантом лишь ради того, чтобы сгладить в этом деле излишне острые углы.
К сожалению, Фруте помешала Шаттенжюсу эффектно удалиться, у нее не было особого чутья к стилю, и корректное прощание она воспринимала как оскорбление. Собака расположилась возле двери, и ей удалось одним-единственным низким грудным звуком заставить Шаттенжюса вздрогнуть так, что у него свалился цилиндр.
Кай был удовлетворен. Он извинился, радуясь при виде растерянной физиономии незадачливого доставщика картеля.
Потом он созвонился по телефону с Фиолой и Льевеном.
Фиола сразу пришел к нему. Он был зол на Курбиссона за его глупость.
— Он слишком молод для таких вещей. Юноша он импульсивный, за это я его люблю, но он страдает злосчастной склонностью к романтике и ничего не смыслит в делах, которые устраиваются сами собой. Вы что, нарочно ему нагрубили?
— Да нет. Просто стрельба в голубей в тот момент действовала мне на нервы.
— Вы человек чувствительный, Кай, но вы же немец. Два года тому назад вы и сами участвовали в такой стрельбе.
Кай кивнул.
— Это не объяснение. Логически мыслить — это, по-моему, правильно, а логически жить — нет.
Фиола рассмеялся.
— Вы правы. Не стоит беспокоиться о том, что ты думал вчера. В оправдание Курбиссону вы должны учесть, что он воспитывался в Англии. Там многое списывают на спортивные понятия и при этом бывают не слишком щепетильны.
— Я это учту.
Фиола пожал плечами.
— Неприятная история. Но ведь вы никак не можете с ним договориться… — Он испытующе взглянул на Кая.
Кай выдержал взгляд и спокойно ответил:
— Верно, я никак не могу с ним договориться.
Оба какое-то время молчали. Фиола задумался. Он понял, что Кай имел в виду, он ведь и сам пытался намекнуть на это своим вопросом. Кай жаждал ссоры, ибо он хотел Лилиан Дюнкерк и ссора бы его оправдала.
— А если Курбиссон извинится?
— Он не извинится.
— Вы правы. — Фиола продолжал размышлять. Потом сказал: — Насколько мне известно, вы хорошо стреляете из пистолета…
— Да.
— Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что Курбиссон этого совсем не умеет. Это же катастрофа. Ружьем он владеет отлично, тут у него почти нет соперников, но пистолеты… А учиться ему уже некогда…
Кай тихо сказал:
— Не волнуйтесь. Я в него не попаду.
— Я был бы вам признателен, если бы вы отнеслись к делу именно так.
Кай кивнул.
— Это и без того входило в мои намерения.
Фиола протянул ему руку. Кай прибавил:
— Я даже дам Курбиссону шанс.
Фиола был озадачен.
— Что вы хотите этим сказать? Стрелок он плохой, кроме того, я, разумеется, сейчас же отправлюсь к нему.
Кай протестующе поднял руку.
— Я не это имел в виду.
— Значит, я вас не совсем понял.
— Этот инцидент возник не без моего участия, хоть и в ином смысле, возможно, я даже сам его спровоцировал.
Фиола сразу поднял голову и осторожно сказал:
— Думаю, что теперь я понял. Вы хотите сказать, что инцидент все равно был неизбежен…
— Да. Он произошел бы довольно скоро. А так мне удобней, к тому же я могу дать Курбиссону формальную сатисфакцию. Это поможет ему… — Кай запнулся, — хоть как-то справиться с ситуацией. Он увидит, что признана причина, и хоть она не настоящая, но менее болезненная для него, чем дальнейшие события, ведь он еще слишком молод, чтобы понять: самое ценное его качество — именно его молодость.
Фиола улыбнулся.
— Приятно было бы еще с вами поболтать. Но я хочу еще поговорить с Курбиссоном, вы ведь знаете, что он мой дальний родственник. Потом я потолкую с Льевеном и О'Доннелом. Когда вы предполагали?..
— Завтра утром…
Фиола поехал к Курбиссону, у которого совесть была нечиста и потому он пытался держаться холодно.
Фиола на это не обращал внимания. Он подошел вплотную к Курбиссону и сказал решительно и спокойно:
— Вы спровоцировали дуэль, Рене, на которой я буду секундантом. Одного этого факта достаточно, чтобы вы уяснили себе характер поединка. Я желаю, чтобы вы ни в коем случае не рассматривали его иначе, нежели как формальное улаживание спора. Ни в коем случае, Рене!
Он нахмурился и бросил быстрый взгляд на Курбиссона.
Тот нерешительно и словно протестуя отвел глаза.
Фиола направился к двери, но, уже стоя возле нее, еще раз обернулся.
— Вы меня поняли, Рене?
— Да… — Курбиссон не шелохнулся. Он был бледен и выглядел усталым.
Фиола условился встретиться с Льевеном. Вместе с О'Доннелом и Шаттенжюсом они обсудили время и место встречи.
Порешили сойтись послезавтра ранним утром возле площадки гольф-клуба Монте-Карло.
Море было свинцово-серое и светлело только к горизонту, в бухтах стояла тьма, черная, как чугун. Волны накатывали на берег с большими промежутками, — какая прекрасная мысль: взять и заплыть в свинцовое волшебство раннего утра, когда серебристая синева еще спит, разбудить ее брызгами, пеной и отблесками лучей на светлой коже, покамест восходящее солнце не озарит пурпурным сияньем блестящую гладь.