Мать.

Непредсказуемо противоречивая.

То строгая и требовательная — то любящая и заботливая.

Конечно — она любит его, своего единственного сына, конечно — заботится о нем, и временами она даже — все-чутко-понимающая и все-очень-мудро-советующая. Но чаще всего она — строгая, требовательная, жёсткая, оценивающая, критикующая, недовольная им — своим единственным сыном — и любыми его словами, поступками, действиями, решениями.

Все свое детство он ругался с нею, они постоянно были «на ножах», «в контрах». То, что у матери появился новый мужчина, ещё больше отдалило их друг от друга. Но сейчас, когда мать оказалась в больнице, и они смогли спокойно поговорить, выговориться друг другу, он понял, что она действительно любит его — своего единственного сына — таким, какой он есть, и действительно по-своему желает ему добра.

И он понял, что внутри себя всегда относился к матери с любовью, без нежности — нежность она, как женщина волевая, все равно не принимала, и сына старалась воспитывать жестко — без сентиментальности («без соплей» — как она говорила).

Почему они не поговорили раньше? Почему нужно было, чтобы мать оказалась в больнице, и лишь тогда сын, придя проведывать ее, смог рассказать ей о своем отношении и узнать о ее отношении к себе? Почему лишь сейчас? Ну ладно, хорошо, что хоть сейчас.

Темнота.

Внезапно охватившая.

Полная тьма.

Все.

Через два дня нужно было подписать дополнительные документы, и Станислав стал звонить Роману, чтобы договориться о его приезде. Он всегда старался звонить ему сам, чтобы поддержать самоуважение молодого парня. Но телефон Романа не отвечал — он был наглухо выключен. Это сильно озадачило адвоката, и он поручил Алине каждые полчаса звонить на телефон Романа.

Вечером Алина доложила, что ее звонки оказались безрезультатными — телефон Комина по-прежнему не отвечал.

Белогоров обратился в партнерскую охранную фирму с просьбой начать неофициальные поиски Романа.

На следующий день звонок телефона оторвал Станислава от чтения проекта мирового соглашения.

Звонил Докин. Белогоров ответил.

— Здравствуйте, Станислав Владимирович. Тут такое дело… Я решил сначала Вам позвонить, до сообщения Юле… Тут записку прислали.

— Какую записку? о чем?

— Что Рома … убит.

— Убит?

День остановился и выключился. Белогоров опасался прихода такого сообщения, особенно после того, как Роман отказался от сопровождения его охранником, но все же очень надеялся — очень-очень сильно надеялся — что обойдется без его смерти. Ведь он всего лишь пару часов находился без охраны! Но не все зависело от него. Он пытался заставить Романа ходить с охраной (а лучше — ездить на машине с охраной), но Роман, хотя и был напуган, всё-таки изображал бодрость духа, и потому отказался от охраны, а когда узнал, что по поручению адвоката охранник все-таки сопровождал его — со скандалом заставил его отозвать охрану.

И вот теперь пришло то сообщение о его смерти, которого адвокат так надеялся никогда не получить.

— Что написано в записке?

— «Твой щенок сдох и ты сдохнешь собака».

— Как она попала?

— Письмо пришло сегодня, в конверте, отправитель из Москвы, какой-то Рокеров Б.Д. указан. Я сейчас пришлю Вам по Ватсаппу.

Докин сбросил звонок. Через 20 секунд пришло 2 сообщения, одно — с фотографией конверта, другое — с фотографией записки, где большими печатными буквами было написано

ТВОЙ ЩЕНОК СДОХ И ТЫ СДОХНЕШЬ СОБАКА

Случилось то, что Белогоров боялся.

Теперь Роман убит.

Станислав чувствовал свою вину и перед Романом, потому что не настоял на охране, и перед Юлией Валерьевной — что не уберёг ее сына.

Ее единственного сына.

Хорошо, что никто не знал о его неудачной попытке обеспечить охрану Роману.

Докин перезвонил. Белогоров сразу спросил:

— Когда отправлено письмо?

— Неделю назад. Я уже посмотрел на конверте.

Неделю назад. Значит, убийца заранее готовился, все просчитал, чтобы письмо поступило ровно на следующий день после того, как Роман перестал отвечать на звонки.

Кто он — это хитрый жестокий, хладнокровный и очень предусмотрительный враг-убийца, последовательно устраняющий всех членов семьи Коминых?

Докин тихо сказал, перекрывая слезы:

— Станислав Владимирович, что мне делать? Я сегодня вечером должен приехать к Юле, но ей же нельзя сообщать об этом — это же убьет ее!.. Она же живёт ради сына…

Белогоров все это понимал: Юлии Валерьевне ни в коем случае нельзя было сообщать о похищении и убийстве Романа.

Докин продолжал:

— Но она же просила меня искать его, звонить ему, чтобы найти его. Как мне быть?…

Станислав собрался с мыслями — чтобы подавить свои переживания и успокаивать Докина.

— Виталий Павлович, нужно успокоиться. Даже если Вы промолчите об убийстве Романа, Юлия Валерьевна поймет, что что-то случилось, по Вашему беспокойному виду. И ещё — все равно нужно сообщить в полицию об этой записке. Я приеду за Вами через час — Вам удобно? — и вместе с Вами поедем в полицию.

Белогорову не нравился такой вариант, но другого пути не было: об этом письме о предполагаемом убийстве обязательно нельзя было не сообщить полиции, даже если это чей-то дурацкий розыгрыш. Он наделялся хотя бы задержать сообщение об этом письме самой Коминой, чтобы как-то ее подготовить — хотя бы врачей и медсестер позвать, чтобы они могли принять меры по ее спасению.

Станислав не мог даже самому себе сказать, что его беспокоит больше — судьба Романа или здоровье и жизнь его мамы. Но сейчас ответ на этот вопроси не был важен.

О том поиске Романа и его следов, который накануне начали сотрудники партнёрской детективно-охранной службы, в которую он уже много лет обращался при необходимости, он решил никому сообщать — ни полиции, ни Докину.

В любом случае результата поисков пока что не было.

В полиции все прошло труднее, чем Белогоров надеялся. Пройти в отделение все же удалось — тут сыграла нужную роль его известность. Но беседа с офицером полиции шла, постоянно заворачивая в тупики.

Тот выслушал и сказал:

— Так, я понял. Вы муж матери этого парня, но не отец ему, Вы отчим, так?

— Ну… нет, я не официальный отчим. Мы с Юлией Валерьевной не регистрировали брак.

— Значит, сожитель — так?

— Ну… ну… да. Ну… гражданский муж.

— Сожитель, — твердо подвёл итог уточнения полицейский. — Так, понятно. Письмо из почтового ящика Вы достали, так?

— Да.

— Так. А Вы, значит, — обратился полицейский к Станиславу, — адвокат и матери, и сына, так?

— Да. Так.

— И Вы узнали о письме от гражданина Докина, сожителя Вашей клиентки?

— Да. Виталий Павлович позвонил мне и рассказал о