– Черт, – Громов тоже выругался. – Вылезайте!

– Только не вместе, пожалуйста, – опасливо пробормотал один из копателей, явно встревоженный неоднократным упоминанием имени усопшей Жанны Марковны.

Громов критически осмотрел существо, извлеченное им из могилы:

– М-да… Придется менять гардероб.

– Там стоит вода, – огрызнулось существо. – Внизу глубокая грязная лужа, и Жанну Марковну опустили прямо в нее!

– Да будет вода ей пухом, – пробормотал копатель.

– Ольга!!!

Откуда-то принесло румяную барышню.

Она возбужденно подпрыгивала, желая, но не решаясь обнять спасенную.

– Я так и знала! Теперь ты видишь?! Она пытается забрать тебя на тот свет!

– Тише, Люся!

Кривясь и морщась, Ольга Павловна в погубленном пальто некогда песочного цвета засеменила прочь от могилы.

Люди перед Олей расступались – не то из уважения к пережитому ею потрясению, не то из опасения испачкаться.

Громов, не заботясь о чистоте своего собственного пальто, решительно взял ее под руку:

– Идемте.

Оля пискнула и скривила чумазое лицо в болезненной гримасе:

– Моя рука…

– Болит?

Громов остановился, посмотрел и присвистнул.

Упомянутая рука висела плетью.

– Должно быть, я ее сломала, – всхлипнула Оля.

– Я отвезу вас к травматологу.

Громов перестроился и подцепил ее под другую руку.

– Олька! Олька! – румяная барышня догнала их и колобком покатилась рядом. – Это он? Тот самый?!

Ее азартный шепот не услышала разве что Жанна Марковна.

Оля убыстрила шаг. Громов поволок ее прочь с заметным ускорением.

– Куда он тебя тащит?!

Коротконогая Люсинда от них явно отставала.

– Куда, куда! В больницу! – не останавливаясь, ответила Оля и невесело усмехнулась: – Традиция, однако!

– В каком смысле – традиция? – сухо поинтересовался Громов, которому не очень-то понравилось, что его непочтительно и с каким-то недобрым намеком назвали «Тот самый».

– Каждая наша с вами встреча заканчивается либо травмой, либо посещением больницы! – объяснила Оля.

– Либо два в одном, – кивнул Громов и тоже усмехнулся.

Жуткая вроде бы история, а ему почему-то стало весело.

Витя, увидев Громова в роли сопровождающего лица какого-то «смоляного чучелка», выронил из округлившегося рта сигарету.

Угадав намерения шефа по его целеустремленному движению к машине, вышколенный водитель мигом растерял свою кротость, растопырил руки и заметался вдоль корпуса авто, как футбольный голкипер в воротах:

– Куда?! Андрей Палыч, нет! Оно же грязное!

– Оно разденется, – не сбавляя хода, пообещал Громов.

– Не будет оно раздеваться! – возмутилось Смоляное Чучелко.

– Еще как будет, – сказал Громов и остановился в метре от Вити, который растопырился морской звездой, прикрывая своим телом обе дверцы разом. – Витя, дай какую-нибудь картонку, клеенку – что-нибудь, что можно под ноги постелить.

– Извиняйте, красной ковровой дорожки не имеем, – пробурчал водитель, неохотно перемещаясь к багажнику.

Открывая его, он с подозрением поглядывал на Громова, видимо, опасаясь, что тот коварно внедрит Чучелко в незащищенную дверь без предварительной санобработки.

Очень удачно в багажнике нашелся картонный пакет с логотипом дорогого магазина.

– Разувайтесь и становитесь на картонку, – велел Оле Громов.

– У меня рука, – напомнила она.

Громов молча опустился на корточки, с треском расстегнул на ее сапогах застежки-молнии и нетерпеливо повторил:

– На картонку!

Испохабленная обувка кувырком полетела в ближайший куст.

– Что вы делаете?! – всполошилась Оля. – Это же мои единственные зимние сапоги!

– Стойте смирно!

Брезгливо морщась, Громов вытолкал скользкие от грязи пуговки из петель и стащил с нее пальто, умудрившись сделать это энергично, но аккуратно, не причинив боли поврежденной руке.

Зашвырнув некогда песочное пальто туда же, куда он бросил сапоги, он потребовал у Вити влажных салфеток, получил их и, старательно вытирая руки, критически оглядел Олю снизу доверху.

Она поежилась.

– Юбку тоже с нее снимите! – потребовал Витя.

– А полный стриптиз не желаете?! – возмутилась Ольга Павловна.

– Юбка у нее снизу вся грязная! Не поедет она в юбке! – заупрямился Витя.

– Без юбки я тем более не поеду! – уперлась и Оля.

Громов молча рванул на себя дверцу машины, покопался в бардачке и вытащил ножницы.

– Это вам зачем? – с подозрением спросила Оля.

Она бы попятилась, если бы не стояла босыми ногами на узкой картонке.

– Легким движением руки… – интригующе молвил Громов и энергично защелкал ножницами. – Юбка превращается… Превращается юбка… Юбка превращается в элегантное мини!

Оля опешила.

– Пусть еще чулки снимет, они тоже грязные и мокрые, тогда пущу в машину, – сказал неумолимый Витя.

Громов, склонив голову к плечу, с интересом созерцал не то свое рукоделие, не то открывшиеся его взгляду ободранные коленки учительницы.

– Отвернитесь! – свирепо прошипела Оля.

Мужчины поспешно совершили полуоборот вокруг своей оси.

Оля стянула колготки, скомкала их и метким броском отправила в компанию к пальто и сапогам.

– Все.

Громов обернулся, посмотрел на босоногую деву и перевел вопросительный взгляд на своего водителя:

– Так нормально?

– Так очень хорошо! – подтвердил Витя и любезно открыл для них заднюю дверцу.

– Он прав, так хорошо, – сказал Громов Оле и снова засмотрелся на ее коленки.

– Отлично, так и буду ходить, пока не накоплю на новую одежду, – фыркнула Оля.

Она ужасно злилась, правда, больше на себя, чем на олигарха с его чистюлей-шофером.

Это какой же надо быть идиоткой, чтобы так осрамиться на похоронах! Грохнулась в чужую могилу в присутствии коллег, трех поколений учеников и их родителей!

Кстати, это было не только стыдно, но и страшно. И больно! Рука ныла, коленки саднило, к тому же она сломала два ногтя.

Если бы не Громов с его назойливой помощью, Оля сидела бы сейчас в укромном уголке старого кладбища, оплакивая свою – в буквальном смысле слова – подмоченную и запятнанную репутацию и обдумывая – это уже потом, когда слезы закончатся, – недавнее заявление Люсинды.