Я предложил Маше повременить с отъездом, ведь государство уже начало строить Город, который должен изменить Будущее. Она готова была ждать, но ей не верилось в хеппи-энд. Маша не понимала, зачем тратить деньги на строительство нового Города, если в подмосковном Пущино, который строился как центр именно биомедицинских исследований, уже есть здания институтов и лабораторий. И они пустуют. Она не понимала, откуда для Сколково возьмутся сотни профессоров Севериновых, если он такой у нас один. Откуда появятся сотни научных сотрудников среднего звена, таких как Маша, если любимый сайт российских молодых ученных — Naturejob.com, на котором научные лаборатории со всего мира размещают свои вакансии.

…В просторном, отделанном мрамором холле Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук на Профсоюзной улице в Москве было очень тихо и прохладно. На стене висел фотопортрет с черной ленточкой и скупым описанием жизненного пути и научных достижений успошего. «Траурную доску с цветами на первом этаже можно уже не снимать, — сказала мне Ирина Дежина. — Старики уходят». Уходят те, кто делал славу советской науки[52].

На встречу со мной Ирина Дежина пришла с дня рождения коллеги по институту. Коллеге исполнилось 82 года. Из окна ее кабинета на 17-м этаже сквозь запыленные окна открывался великолепный вид на город, на монументальную башню Московского государственного университета — один из символов былого величия советской научной мысли.

Призвание Дежиной — незапыленным взглядом смотреть на это былое величие. Она — ученый редкой специализации: вот уже много лет Дежина исследует российский научный мир.

Материал для изучения довольно печален. Печально ходить по гулким, пустынным мраморным холлам, по истертому линолеуму институтов, где дремлют в стеклянных будках никому не нужные вахтеры, где на первых этажах торгуют недорогой одеждой из Белоруссии, подогревают в микроволновках жареные куриные окорочка и наливают в пластиковые стаканчики невкусный растворимый кофе. Такие же мысли навевает изучение одних только закатов, умирания или распада. Впрочем, в мире достаточно исследователей, которые находят удовольствие и в этом.

Ирина Дежина говорила о том, в российской науке остались одни старики и дети. Еще на так давно в ней практически отсутствовала прослойка ученых в возрасте от 40 до 50 лет. Теперь не осталось никого от 35 до 55. Связь поколений прервалась, точка невозврата пройдена.

Ирина Дежина незнакома с Машей Новиковой, но говорили они об одном и том же. В России некому учить и не у кого учиться. «Ученых средних лет нет и не будет, — с нажимом говорила мне И. Дежина. — Поезд ушел. Государство упустило момент».

«Ну хорошо, пусть старики и дети, — возражал я. — Но ведь, как говорится, старый конь борозды не испортит. И среди стариков много классных ученых. И потом, ученые, которые состарились в своих институтах, — они ведь не сидели все это время сложа руки? Может, этого всего хватит для сотворения Чуда? А там, глядишь, и детишки подрастут».

Ирина Дежина откровенно отвечала, что не знает ответа. И никто его не знает. Потому что никто всерьез не задавался вопросом, что же на самом деле осталось в российских научных институтах. «Попытки собрать какие-то показатели продолжались десять лет, но ничего не дали, — объясняла она. — Потому что собирали не то и смотрели не на то. Считали публикации, количество ученых до 39 лет, патенты, сколько защищено диссертаций. Но это абсолютно ни о чем не говорит. Потенциал можно оценить, когда ты своими ногами приходишь в институт и смотришь, какое там стоит оборудование, есть ли вокруг него мусор, то есть работают на нем или же оно „стерильное“. Если там молодые ученые, надо выяснить, о чем они говорят, какие у них мысли. Все это в рамки количественных формальных отчетов, которые у нас так любят, не укладывается. Это экспертная оценка, провести экспертизу могут только те, кто разбирается в предмете исследования. А у нас, оказывается, и экспертов своих тоже уже давно нет. Из-за рубежа пригласить? Но у нас же шпиономания, все боятся, что у них что-нибудь украдут».

В России нет своих экспертов, которые могут сходить и посмотреть, кто и что «осталось в живых» в институтах. В Россию не приглашали экспертов, которые смогли бы сходить и посмотреть.

Но зловредные западные эксперты, бес им в ребро, пусть и издалека, но все-таки пытались оценить состояние российской науки, хотя об этом их никто не просил.

«Россия на протяжении длительного периода была интеллектуальным лидером Европы и одним из флагманов науки мира, — писали в 2010 г. аналитики из авторитетного агентства Thomson Reuters. — Сейчас падение ее доли в мировой науке вызывает не просто удивление, а настоящий шок. В то время как другие страны наращивают свой научный потенциал, Россия едва удерживается на имеющемся уровне и даже скатывается назад в областях, в которых она была исторически сильна — в физике и изучении космоса».

Такой неутешительный вывод аналитики Thomson Reuters сделали, опираясь на данные принадлежащего компании портала Web of Science, на котором индексируются научные публикации. Оказалось, что за минувшие пять лет российские ученые опубликовали 127 тыс. работ, что составило всего 2,6 % от общемирового количества. Это больше, чем в Бразилии (102 тыс.), но меньше, чем в Индии (144 тыс.), и значительно меньше, чем в Китае (415 тыс.). «А ведь еще 20 лет назад российские ученые публиковали научных статей больше, чем ученые Китая, Индии и Бразилии вместе взятые. Развитие научной деятельности в России испытывает большие сложности, и шансы на исправление ситуации малы»[53].

Исследователи науки Лоэт Лейдесдорф из Университета Амстердама и Лутц Борнманн из Мюнхенского отделения Общества Макса Планка пошли дальше. Опираясь на данные все того же портала Web of Science, они выяснили, где проводятся самые востребованные научные исследования. На основе цитируемости статей по физике, химии и психологии они составили карту научной эффективности городов. Москва оказалась местом, где на одну востребованную статью приходится рекордное количество «научной макулатуры»[54].

Индекс цитируемости научных публикаций — лишь один из критериев оценки. Цитируемость не говорит о том, насколько правильны или ошибочны мысли, изложенные в той или иной статье. Ведь бывает и так, что статья привлекает к себе большое внимание, но все, кто к ней обращаются, говорят, что она неверна. Истории известны и случаи, когда к тем или иным научным работам начинают обращаться спустя много лет.

«Тем не менее если у российских статей низкая цитируемость — это значит, что их никто не читает, никто ими не интересуется, — объяснял мне физик Артем Оганов, профессор Стонибрукского университета в Нью-Йорке и почетный профессор МГУ. — И неважно, правильные ли они. Ими не интересуются, потому что тематика не та, они не в тренде. Либо причина более приземленная — статья опубликована только на русском языке и ее никто не может прочитать. Либо — на таком плохом английском, что прочитать ее тоже невозможно»[55].