* * *

– Самое главное уложить купол...

Старшина Пряхин не похож на лучшего парашютиста бригады. Низкорослый, сутуловатый, с морщинистой шеей и лицом пахаря, на миг оторвавшегося от сохи. Портрет на Доске почета как будто делался с другого человека. Говорит он тихим голосом, убежденно, хотя и довольно косноязычно.

– Если правильно уложил – лети спокойно и ни о чем не думай. А неправильно – разбился и больше прыгать не будешь.

– Совсем не будешь? – озабоченно спросил Серж. – Ни одного разочка?

Но Пряхин подначки не понял.

– Разбитый как попрыгаешь... Помрешь ведь. Похоронят – и всего делов. Потому смотрите опять, как показываю, потом сами начнете... Энтот угол сюда, а тот – туда, волнами... И внимательно надо – что внутрях... Раз репейник попал, волны и склеил, вот те и ноги в голове!

– Товарищ старшина, а если кто не прыгнет, что будет? – напряженно спросил Вишняков. Прыжков боялись все, но большинство это скрывало.

– А ничо не будет. Все прыгнут, никто не останется, – старшина тщательно складывал шелковое полотнище.

– Почему все? А если кто забоится? – не отставал Вишняков.

– Боись не боись, а подсрачник сапогом получишь – и полетишь, никуда не денешься...

* * *

– Кто следующий? – майор Шаров пристально осматривает строй. – Вольф, твоя очередь. Обыщи Ваню, посмотри, что у него есть интересного.

Ваня – это манекен в форме неизвестного государства. Он весь перепачкан кровью, а под одежду напиханы кишки и другие внутренние органы свиньи. Где-то там, в потрохах, может быть что-то спрятано. Документы, карта, чертежи, нож, какой-нибудь камень... Может и ничего не оказаться, но, чтобы узнать это наверняка, надо произвести полный шмон. Без противогаза и, разумеется, голыми руками – перчатки разведчику для таких ситуаций не положены.

– Есть!

Вольф с трудом выходит из строя. Ноги не идут, все в нем протестует. Иванников делает это легко, Серегин тоже, даже у Вишнякова не возникает больших проблем, только Лисенков выблевал два раза подряд...

Ваня выглядит очень натурально, приходится убеждать себя, что это имитация – человекоподобный манекен сам по себе, а внутренности свиньи – сами по себе. Так легче. Но все равно нервная система защищается: сознание раздваивается, и получается, что Вольф как бы со стороны наблюдает за другим Вольфом, который и выполняет грязную работу.

Кишки скользят, вываливаются между пуговицами, густой дух крови и сырого мяса вызывает рвотный рефлекс, но мозг контролирует положение, потому что это не та кровь и не то мясо... В мягком месиве попадается наконец что-то твердое, красные руки достают какую-то металлическую пластину...

– Товарищ майор, обнаружена деталь неизвестного предназначения!

– Молодец, Вольф! – хвалит Шаров. – Это кодовая плата засекречивающей аппаратуры противника. С ее помощью можно произвести расшифровку всех радиоперехватов.

Конечно, это обычная железка, но таким образом майор ободряет каждого, кто справился с заданием. Особо важные документы, уникальные чертежи, вы будете представлены к награде... Закрепляется стимул для неприятной работы. Пока – на игровом уровне.

Занятие заканчивается.

– Ваня – это первый этап, – объявляет майор Шаров. – Второй – поиск предметов в только что забитой свинье. Третий – забой свиньи. Цель тренингов – выработка психологической устойчивости и подавление естественных тормозящих реакций организма...

Майор не шутит. Молодые уже знают, что каждый день для питания личного состава закалывают несколько свиней с подсобного хозяйства. Путь несчастных животных от свинарника до кухни проходит через спецполигон...

– Все, кроме Лисенкова, получают зачет, – объявляет майор Шаров. – Лисенков остается и работает с Ваней до тех пор, пока не перестанет блевать...

* * *

– ...А этот генерал проверки устраивал так – выберет солдатика позачуханней и спрашивает: «Мол, кто ты есть такой?»

Если ответит: «Рядовой Вооруженных Сил СССР» или – «Военнослужащий доблестной и непобедимой Советской Армии, защитник Родины и народа» или что-то в этом роде – значит, политработа на высоте. Но чмошники обычно стоят, молчат или промямлят фамилию, и все... Тогда он дерет нещадно и командира и замполита...

Дневной зной спал, но спасительная вечерняя прохлада не наступила: сегодня ветер дул не со стороны гор, а из пустыни – словно из духовки, от духоты усталые тела покрывались липким клейким потом. В тусклом свете маломощной лампочки под грубо сколоченным зеленом грибком вокруг пустой черной бочки для окурков на низких скамейках сидели курильщики и просто любители вечернего трепа – босиком, голые по пояс – в одних брюках. Находиться на территории части в штатском или раздетыми запрещалось, а невиданные в обычных армейских подразделениях камуфлированные, со множеством карманов штаны, создавали видимость соблюдения уставных требований к форменной одежде.

Как всегда, в центре внимания находился сержант Шмелев – гитарист, мастер всевозможных подначек и розыгрышей, к тому же нашпигованный тысячами армейских историй, баек и анекдотов. Но молодые знают – иногда в нем что-то переключается, и он превращается в безжалостного садиста.

– ...И вот генерал подходит к тумбочке, а там стоит узкоглазый – то ли туркмен, то ли казах, – тычет его пальцем в грудь: «Ты кто такой?»

Гитару Шмелев положил рядом на скамейку, а в руках держал «мастырку»: «беломорину» с закрученным в хвостик кончиком – верный знак того, что табак перемешан с анашой, которую, не очень скрываясь, продавали из-под полы на рынке близлежащего поселка колоритные старики в халатах и тюбетейках. В открытую они торговали фруктами, лепешками и серо-зеленым остро пахнущим порошком – насваем, насыпанным в маленькие и обычные стаканы – как семечки в средней полосе России. Местное население жевало его так же обыденно, как жители Рязанщины или Тамбовщины щелкали подсолнухи.

– А тот отвечает: «Я чурка долбаный, товарищ генерал!» Курилка грохнула хохотом. Довольный Шмелев щелкнул зажигалкой и сделал затяжку – не как обычно, а через кулак: мундштук папиросы зажал мизинцем, а губами приложился к кольцу из большого и указательного пальцев. Загнутый книзу крупный нос явно мешал этой процедуре.

– Зачем он так? – спросил Вольф у Серегина. Они доедали овощной салат, купленный в складчину за сорок семь копеек в гарнизонном магазине. Несмотря на усиленную норму питания, есть хотелось всегда, а консервированные овощи и взятый в хлеборезке хлеб позволяли заглушить голод.

– Чтобы дым с воздухом перемешался, – пояснил Серегин и вытряхнул остатки салата из банки прямо в рот. – Так сильней забирает.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Серегин был осведомлен об окружающем мире гораздо больше, чем Вольф. Например, он знал, что за анашу можно загреметь в дисбат или в самую настоящую тюрьму, а за насвай не сажают, что гонорею можно поймать и через рот, а лечат ее тремя уколами, и множество других столь же необычных, сколь и малоизвестных широкому кругу их сверстников вещей. Причем об источниках своих познаний никогда не распространялся. Он вообще был немногословен. Хотя они уже давно держались вместе и даже вроде дружили, ели из одного котелка и спали на соседних койках, Вольф так и не узнал, почему товарищ ушел с третьего курса института. «Это долгая история», – отвечал Серегин и переводил разговор на другую тему