Чучканов пошевелился, стул под массивным телом скрипнул, члены мандатной комиссии почтительно замолчали.

– Скажите, товарищ подполковник, сколько наших бойцов в совершенстве владеют иностранными языками? – спросил замкомбрига у замполита.

Селедцов задумался. Каждый боец спецназа ГРУ обязан был владеть двумя языками. Как минимум одним, но отлично. Спортсмены и отменные здоровяки почему-то имели по немецкому и английскому слабые тройки. А выпускники языковых спецшкол по какой-то жизненной несправедливости не соответствовали критериям здоровья.

– Мало, товарищ полковник, – наконец выдохнул он.

– Если проверяющие это обнаружат, то они зададут резонный вопрос: чем отличается наша часть от обычного парашютно-десантного полка?

Возражать Чучканову охотников почти не находилось. Поэтому замполит скорбно кивнул. Он отвечал за все, в том числе и за провал боевой подготовки. И Семенов кивнул с тем же выражением, хотя ему-то скорбеть было совершенно не о чем: лично к нему придраться в любом случае невозможно.

– Значит, решаем так: по всем критериям Вольф подходит для службы в нашей бригаде, – подвел итог Чучканов. – А разговоры о его национальности выходят за пределы официальных требований и объективно вредят общему делу. В конце концов, можем выписать ему дубликат военного билета на нормальную фамилию. Другие мнения есть?

Других мнений не было. И вот два месяца спустя, на «отлично» пройдя курс молодого бойца, рядовой Вольф дал подписку о неразглашении военной и государственной тайны. Но вопрос об оправдании доверия он расценил не как повышенное внимание к себе лично, а как входящую в обязанности майора Семенова необходимость проверять боевой дух и настроение каждого солдата.

– Конечно, оправдаю, товарищ майор! – бодро отрапортовал Вольф. – Разрешите идти?

– Иди, сынок, иди, – вроде бы добродушно улыбнулся особист.

* * *

После присяги обособленная жизнь закончилась – новоиспеченных разведчиков перевели в общие казармы. Пополнение резко выделялось из основной массы бойцов – бритыми головами, необмявшейся формой, внутренней зажатостью и несвободой.

Их распределили по подразделениям. Вольф, Серегин и Иванников попали во второй взвод первой роты. В первый день получили оружие – короткие автоматы малого калибра с глушителями, пистолеты – тоже с глушителями, боевые ножи, невиданные противогазы, в которых можно пить и есть жидкую пищу.

– Все оружие и снаряжение совершенно новое и секретное, – предупредил комвзвода лейтенант Деревянко. – Сами понимаете, что означает его утеря...

– Трибунал, разумеется, сынки... – копируя интонации майора Семенова, сказал Вольф. Взвод грохнул смехом.

Лейтенант тоже улыбнулся. Он производил впечатление добродушного и незлобивого человека. Но улыбка тут же исчезла. Молодой командир должен блюсти строгую дисциплину.

– Хорошо, что вы такие веселые ребята. Посмотрим, каковы вы в деле. Сейчас у нас кросс. Я бегу первым, все за мной. Кто обгонит, получит приз.

Взвод уложился в норматив, но обогнать лейтенанта никому не удалось – Вольф пришел вторым, отстав на пять метров.

– Молодец, парень, из тебя получится разведчик! – хлопнув по плечу, сказал Деревянко.

После обеда прошли первые занятия в парашютном городке. Хотя физическая нагрузка вряд ли была большей, чем в карантине, к концу дня Вольф прилично устал – очевидно, от обилия новых впечатлений. Остальные новички тоже еле держались на ногах.

Вечернее построение, крупный крепкотелый старшина Рогаль делает перекличку, потом ведет на прогулку. Прогулка – это обход плаца по периметру да еще с песней:

Мы прыгаем ночью с гремящих небес

В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес.

Ножи, автоматы и боезапас —

Завис над землею советский спецназ...

На взгляд Вольфа, такая прогулка с групповым пением – полный идиотизм. Но «старики» охотно рубят шаг и громко выкрикивают слова:

Жуем не резинку, а пластик взрывчатки,

Деремся на равных – один против трех

В снегу без палатки и в полном порядке,

А выстрелить лучше не сможет и бог...

Похоже, что рубленый ритм жесткой песни действует на них, как допинг.

Скажите про это «зеленым беретам»

Пусть знают они, с кем им дело иметь

В ледовом просторе, в лесу или в поле

Везде, где со смертью встречается смерть!

У молодых смыкаются глаза, одна мечта – добраться до жесткой ватной подушки. Закончится ли когда-нибудь этот бесконечный день?

Наконец прогулка подошла к концу, звучит долгожданная команда:

– Сорок секунд – отбой!

Топот ног, «старики» на ходу снимают ремни, расстегивают гимнастерки, сбросив сапоги, прыгают на кровати, натягивают до подбородка одеяла. Они успели секунд за тридцать. А молодые копошатся, путаются в пуговицах и застежках, с трудом стягивают сапоги и забираются, наконец, на свои верхние койки.

– Не уложились, салаги, подъем!

Странно, в карантине они научились укладываться в норматив. Скорей всего это обычное «воспитание» молодых.

– Сорок секунд – отбой!

Это повторяется много раз: «подъем-отбой», стремительные взлеты на второй ярус кроватей, тяжелые прыжки вниз, штанины, голенища, на бегу – рукава, застегивание в строю – и все в обратном порядке...

То ли молодые, в конце концов, уложились в норматив, то ли старшине надоела эта забава, но наконец команды «подъем» не последовало.

– Погасить свет!

Дневальный щелкнул выключателем, казарма провалилась во тьму. Только у тумбочки дневального горел желтый плафон, да в противоположном конце, над запасным выходом тускло светила аварийная лампочка.

Блаженно улыбаясь, молодые вытягивались на кроватях и мгновенно засыпали. Вольф тоже заснул, едва коснувшись подушки. И тут же проснулся оттого, что его трясли за плечо.

– Вставай, салабон, присягу проспишь!

В казарме было темно – чувствовалось, что до утра еще далеко. Неотдохнувший организм противился неожиданной побудке.

– Какую присягу? Мы уже принимали...

– Вставай, вставай, не умничай!

Незнакомый крепыш в тельняшке без рукавов повел его к тумбочке дневального, где уже сгрудились заспанные новобранцы в одних трусах и сапогах. Вид у них был комичный.

– Эй, салага, трусы подвяжи!

– Смотри, чтоб яйцо в сапог не упало!

Вокруг толпились старослужащие, зубоскалили, отпускали соленые реплики и не очень остроумные шутки. Некоторые «старики» не захотели вставать и смотрели спектакль, приподнявшись на кроватях.