Счастье уже покинуло Инессу, но невидимый рай остался в ее сердце. Зато теперь она знала, что такое заоблачное блаженство. Никто не сможет подарить ей чудесные мгновения, подобные тем нескольким коротким минутам. И никогда она не сможет полюбить другого, нет ему замены на этом свете. И в другой жизни не будет. Сергей один-единственный, он эксклюзив. Инессу не прельстят скромные радости семейного очага. Утлое суденышко общего бытия с кем-нибудь не станет для нее уходом из реальности. Все дело в крохотном миге счастья. И другого ей не нужно.

Голубенко позвонил Инессе ранним утром. Она в это время вертелась перед зеркалом. Квартира давно превратилась в бивуак, Веткина появлялась как привидение поздно ночью, а убегала утром спозаранку, едва успевая переодеться и умыться. Единственное, что осталось от ее прошлых привычек, – это ритуальное утреннее кривляние перед зеркалом. Ни одна женщина ни за что на свете не сможет добровольно отказаться от этого увлекательного занятия. Разве что от страха перед расстрелом на утренней заре. Вечером Инесса уже не кривлялась, не вертелась, у нее сил не было. Зато утром она кокетничала перед зеркалом столько, сколько ей хотелось. То есть от души строила ужимки и гримасы, и на этот увлекательный процесс уходили драгоценные минуты. Слишком много минут. Сегодня Инесса решила отказаться от вредной привычки, временно, до окончания проекта. Ведь Бобылеву нужно соответствовать во всем. Он дисциплинирован, значит, Инесса тоже должна быть пунктуальной. Она давно смирилась с мыслью, что продала свою душу, а значит, предала свою любовь. Но Инесса надеялась, что Бобылев ничего не узнает. Он увидит лишь глянцевую сторону обложки. А когда увидит ее другой, в автомобиле и с деньгами, уверенную и сияющую, он в один миг полюбит ее и сразу оставит свою жену. Предательство на предательство. Так и должно быть на этом свете. В зеркало Инесса боялась заглядывать. Вдруг ее лицо изменилось от перемены ценностей. Она уже все рассчитала. Пройдет выставка, она заработает большие деньги, станет богатой и преуспевающей. Инессу не пугали последствия за криминальные деяния. Ей казалось, что Бобылев оценит ее усилия. Оценит и поймет. Она старательно верила в невинность своих помыслов. Сергей Викторович по заслугам воздаст за ее потуги встать с ним вровень. Ведь она должна во всем ему соответствовать. И в делах тоже. Деловые качества на дороге не валяются. Их заработать нужно, большими делами завоевать. В самый разгар актерского монолога раздался звонок. Мобильный привычно закряхтел.

– Инесса? – спросил Губенко. И сам себе ответил: – Голубенко. Ты уже встала?

– Встала-встала, а вы, Валерий Федорович?

Ко всем мужчинам Инесса обращалась по имени и отчеству, зато все мужчины обращались к ней запросто, дескать, Инесса, ты уже проснулась? Как в школе. Будто она еще пионерка, а ведь Инесса прошла мимо пионерских замашек. Во времена ее детства всех пионеров ликвидировали вместе с бравой организацией. Никто из знакомых и малознакомых мужчин не просит Инессу обращаться с ними на «ты», видимо, им очень нравится, когда женщина слегка косит под маленькую, дескать, вы все – «вы», а я еще – «ты». Я не доросла до вашего уровня. Мала ростом, умишком не удалась, интеллект слегка слабоват.

– Еще валяюсь в койке, – зачем-то признался Голубенко, а Инесса покраснела.

А это еще зачем, валяется Голубенко где-нибудь, и пусть, ей незачем знать, где он и с кем развалился. Совсем расслабился мужчина, видимо, нужно его одернуть, чтобы не зарывался. Но Инесса не стала портить себе настроение. Новый наряд радовал глаз, особенно отменно сидела шляпа. Элегантная и комфортная, не сползала, не прикрывала глаза и совсем не портила прическу. Как корона! Кого бы удивить этой шляпой? А любого, первого, кто под руку попадется. Первым попавшимся оказался Голубенко. Сам напросился, позвонил ранним утром, видимо, мечтал увидеть Инессу в изысканном головном уборе. И как он будет жить дальше без чудного видения в короне? Наверное, вечно удивляясь.

– Хотите встретиться, Валерий Федорович? – любезно осведомилась Веткина.

– Надо бы, надо бы, Инесса, – засопел в трубку Голубенко.

Опять будет торговать душу. Наверное, предложит очередную незаконную сделку, уж очень сильно сопит в трубку, стесняется, ему неудобно в который раз предлагать сомнительное дело.

– В «Астории», вечером, – Инесса отключила мобильный.

Придется весь день провести в гостинице. Утром переговоры с Аблашидзе, в обед с Брюзгиным, а вечером с Голубенко. В перерывах придется мотаться в «Планету», чтобы она не вычеркнула Веткину из списка сотрудников. А то забудет милое лицо и не вспомнит при встрече, не узнает, не поздоровается. «Планета» не любит предателей. Возле «Астории» Веткину ждал Аблашидзе. Его джип стоял неподалеку от отеля. Александр курил, выпуская дым в открытое окно. Наверное, свои окурки он прятал в кулаке, боясь навлечь гнев Инессы. Кажется, она познакомилась с курящим джипом. Со стороны могло показаться, что это черный автомобиль пускает синие колечки дыма. Веткина весело помахала ему, припарковывая кабриолет рядом. Она хлопнула дверцей и содрогнулась в страхе, нельзя хлопать дверцей машины. Это же не холодильник. За что можно рассердиться на безобидную игрушку, сияющую перламутром? Вот именно, не за что. Она ни в чем не виновата. Аблашидзе вышел из своей машины и толкался без дела у входа в гостиницу, увидев Инессу, он вновь расплылся в широкой улыбке.

– Как поживаете, Инесса, как спалось? – сказал Александр и склонился перед ней в вежливом поклоне. Веткина смутилась. Напрасно она о нем плохо думает, он такой галантный. Не «тыкает» ей, на «вы» обращается. И красивый, ухоженный, чистенький.

– Доброе утро, Александр, – она смущенно просунула ему ладошку для приветствия.

Аблашидзе подобострастно просунул руку под ее локоть.

– Вы, Инесса, сегодня выглядите как распустившаяся роза. Утренняя и свежая роза. У вас на лице капельки росы.

Это капель с крыши обрызгала ее щеки. Инесса недовольно поморщилась. Неприятно, когда всматриваются в твое лицо, становится неловко. Иногда Инессе казалось, что мужчины выглядывают на ее лице морщины, выискивая следы усталости, остатки бессонной ночи, наталкиваясь на опухшие от одиночества глаза. Не глаза – две раскосые сливы. А глаза слиплись от зимнего солнца. В феврале вдруг прорезалось солнце, яркое и пронзительное. Непривычно как-то. В Питере не любят яркий свет. Все смотрят в землю, под ноги, повсеместно гасят лампы, тушат свечи. Повсюду сумрак и полусвет. Настоящий Питер сумрачен и дождлив.

– Александр, посмотрите, там кто-то есть, – Инесса развернула любопытное лицо Аблашидзе в противоположную сторону.

Пусть лучше полюбуется стройными девицами, прогуливающимися в холле гостиницы. Две девушки вышагивали по вестибюлю, длинноногие и высокие, как цапли, такие же самоуверенные, они наверное знали, что их пристально рассматривают посетители гостиницы.

– А-а, – небрежно отмахнулся от девиц Александр, – это плохие девочки. Нехорошие. Не то что вы. Инесса, идемте в кафе. Скоро Павел приедет.

И Аблашидзе увлек Веткину за собой. Они уселись в просторные кресла. Зимнее солнце вновь выползло из-за туч, заливая просторный холл ослепительными лучами. Февраль подарил Питеру долгожданную зиму. Снег и солнце – на небе, соль и песок – на асфальте. Они помолчали. Инесса мучительно подыскивала нужные слова. Напряженная тишина гулко билась в висках. Нужно было что-то сказать. Кто первым начнет. Она вспомнила анекдот про Штирлица. Улыбнулась. Хороший анекдот. Штирлиц сидит у себя в кабинете. Кто-то постучал. «Борман», – подумал Штирлиц. «Соображает», – подумал Борман. Кто из них Штирлиц? И кто – Борман? Аблашидзе наивно полагает, что Штирлиц, разумеется, он, а Инесса – Борман, хитрый и лукавый. А вдруг – наоборот?