— Я просто… — Голос у меня такой, будто я два часа подряд орал речевки на стадионе. Закрываю рот, так ничего и не сказав. Не хочу, чтобы она слышала этот мой голос. Голос, разворачивающий меня открытой книгой.

Молча протягиваю пакет с фруктами. И мне кажется это так тупо. Тупые фрукты. Тупой пакет. И я тупой. Стою и тупо пялюсь, буквально пожираю глазами оголенные ноги, бедра, шею. Плечи, и появившиеся вдруг на них мурашки. Грудь… Взгляд сам цепляется за торчащие под футболкой соски, прилипает, будто гвоздями приколоченный. О Боже. Шумно сглатываю. Не смотри туда, придурок. Отвернись. Отведи глаза.

Полина будто чувствует, хотя, что тут чувствовать, она прекрасно видит этот тупой, голодный взгляд, и как-то вся сжимается. Складывает руки на груди, прикрываясь, и я наконец перевожу взгляд выше. Ее щеки окрашивает смущенный румянец, она стыдливо опускает глаза, и быстро протянув руку, берет пакет из моих рук. Затем так же быстро, бросив пакет на тумбочку, забирается с ногами в кровать и, накинув покрывало, заворачивается в него как в плащ.

— Спасибо… за… — Говорит тихо, кивая на пакет, а затем поднимая на меня глаза.

— М-м. П-поправляйся… — Неразборчиво мычу я, думая лишь о том, что мне нужно поскорее отсюда свалить. Потому что, несмотря на то, что девушка спряталась в коконе своего покрывала, в моей голове стоит одна и та же картина, и будто измываясь без перерыва, действуя и действуя мне на нервы, да и не только на нервы, никак не желает переключаться. Заставляя меня думать лишь о том, как бы поскорее убраться от этих пронзительных голубых глаз, от этого тяжелого глубокого взгляда, и одновременно с этим желая абсолютно противоположного. Ох, как же сильно желая… — Да… мне надо идти… я завтра…. завтра зайду. — Выдаю я на выдохе, и пулей выскакиваю из палаты, стараясь как можно менее палевно поправить ширинку на ходу.

Отчаянно надеясь, что девушка не заметила моих примитивных реакций.

Всей душой надеясь, что сердце дало перебой бесшумно, а не громыхнуло взрывом на всю комнату, выдавая меня с головой.

Полина

В висках еще гнездилась тупая пульсирующая боль, но голова больше не кружилась, тошнота не беспокоила, а в глазах не двоилось. По словам врача, головная боль еще будет беспокоить меня некоторое время, но острая фаза прошла, и находиться в стационаре больше не было никакого резона. Дома в течение последующих трех недель я должна буду соблюдать покой, принимать лекарства, избегать физических нагрузок, а после — приступить к реабилитации. Но уходя из больницы, я понимала, что соблюдать рекомендации вряд ли буду. Я не слишком заботилась о себе последние полтора года, с чего бы сейчас начинать? Да и не было у меня времени «соблюдать покой», я и так потеряла его слишком много. Целых десять дней.

— Нужно отметить Новый год, как полагается, — рассуждала мама по пути домой. — всей семьей. Я просила доктора, чтобы он отпустил тебя в новогоднюю ночь домой, но он был так категоричен. Боялся, что ты будешь употреблять алкоголь, и все лечение пойдет насмарку. Пфф… Я что ли не проконтролировала бы это? — Возмущалась мама.

Я не стала комментировать ее слова, мне в принципе не было дела до праздников. Дни в больнице были унылыми и скучными, тянулись просто адски медленно, но вряд ли ситуацию как-то улучшило бы мое короткое возвращение домой. Меня отнюдь не привлекало целый вечер сидеть за столом с родителями, пытаясь пустыми разговорами прорвать натянутую атмосферу, в которой мы сосуществуем последние полтора года, слушать поздравления президента и смотреть дурацкие концерты. Этот новый год я отметила в одиночестве, и меня это нисколько не расстроило. Я привыкла быть одна.

Ну ничего. Завтра что-нибудь придумаем. Организуем стол, а после можем поехать в парк, погуляем, тебе необходимо дышать свежим воздухом как можно больше, — с улыбкой сказала мама, закрывая за нами входную дверь, когда мы зашли домой, — мозг, получая кислород, быстрее восстанавливается. — Процитировала мама слова врача.

Я приняла из ее рук небольшую дорожную сумку и отправилась в ванную, чтобы загрузить больничные вещи в стиральную машину.

— Я завтра на тренировку, ма, так что в другой раз. — Крикнула я из ванной, и мама, как того и требовалось ожидать, в ту же минуту выросла рядом со мной.

Уставившись на меня удивленно-возмущенным взглядом, мама громко вскрикнула:

— Какая еще тренировка, Полина? Это исключено! Врач же ясно сказал…

— Ма, — оборвала ее я, протиснувшись мимо нее в дверном проеме и направляясь в свою комнату, чтобы взять белье и халат — все последние десять дней я мечтала о теплой ванне с пузырьками и теперь я не была намерена ждать еще хоть сколько-то, — я буду осторожна, все будет нормально.

— Нет, Полина, нельзя! Нельзя пренебрегать предписаниями врача. Это несерьезно! — Ходя за мной по пятам, настаивала мама.

— Я не буду перенапрягаться, буду увеличивать нагрузку постепенно, — успокаивающе проговорила я, — физкультура ведь тоже нужна, это же тоже… полезно. Разгоняет кровь и доставляет кислород мозгу. — Добавила с улыбкой, но мама не улыбалась в ответ.

— Нет, я тебя не пущу. Забудь об этом. Что за необходимость такая? — Уперев руки в бока, мама загородила мне проход, не давая выйти из комнаты. — Я не позволю тебе гробить свое здоровье… я и так… чуть с ума не сошла, когда ты в больницу попала. Не хочешь позаботиться о себе, позаботься обо мне, я же буду волноваться, я…

— Мама. — Предостерегающе начала я, мгновенно стерев с лица улыбку. Но мама не слышала и не чувствовала перемены моего настроения. Если она снова начнет свои манипуляции, мы поссоримся. Я больше не намерена это терпеть. Хватит с меня ее слез, истерик, уговоров и глупых обманных маневров.

— И что ты… снова собираешься идти к этому мальчишке? Ты в своем уме? Он тебя чуть не угробил. — Продолжала напирать мама, раздуваясь от возмущения. — Я ему этого так не оставлю… Он должен понести ответственность за свои действия…

— Нет, мама, не смей! — Не выдержала я, повышая тон и добавляя твердости в свой голос. — Он ни в чем не виноват. Он хотел, как лучше. Игнат пытается мне помочь. Он мне нравится, и я буду заниматься только у него!

Глаза мамы чуть не выкатились из орбит, рот захлопнулся, она изумленно смотрела на меня и не моргала. Даже не знаю, что ее удивило сильнее, мои слова, или тон, которым они были сказаны.

— Нравится?.. — Будто сдувшись, тихо и недоверчиво спросила мама. — К-как это, нравится? — Я видела в ее глазах страх пополам с надеждой, и поспешила развеять ее наивные предположения.

— Как тренер, ма, как тренер. — Вздохнув, и, кажется, слегка покраснев, ответила я, чувствуя, как все внутри меня сопротивляется вынужденной лжи.

Я не могла сказать маме правды, не могла позволить ей надеяться на большее. Она жила лишь одним желанием — чтобы я вернулась к нормальной жизни, училась, гуляла, дружила, влюблялась. Она ловила малейшие изменения в моем поведении и радовалась, как ребенок новогоднему подарку, стоило мне хоть на минутку выползти из своей раковины. Она ждала и надеялась, что я избавлюсь от мучительного прошлого и снова могу жить полноценной жизнью. Она мечтала об этом.