– Благодарю вас, Евдокия Павловна, но зачем же мне комнату занимать? – Варя Зосимова решительно вытащила из кареты старый саквояж. – У меня в Замоскворечье есть знакомые – туда и пойду.

– Как, прямо с дороги? Даже не пообедав?! Да как же это можно? – заволновалась графиня. – Варя, как хотите, я вас не пущу! Я всегда уважала в вас независимость, но это, воля ваша, уже чересчур! Вы меня просто обижаете, девочка моя! Да вы и устали с дороги! Как же вы сейчас отправитесь в Замоскворечье, это же долго!

– Ничуть, Евдокия Павловна! Сейчас через Еропкин переулок спущусь, мост перейду – и вот уже Полянка! Я пешком люблю ходить и ни капли от этого не устаю, напротив… Я же три года Москвы не видала!

– Невозможно с вами спорить, дитя моё! Ну как же я вас так отпущу? – сокрушалась графиня, беспомощно наблюдая за тем, как лакей вытаскивает из кареты лёгкий Варин чемодан. – Ну, возьмите хотя бы извозчика, будьте благоразумны! Николка, сейчас же беги на угол, найди извозчика для барышни! Варя, поклянитесь, в таком случае, что завтра же будете у меня!

– Евдокия Павловна, да завтра вам не до меня будет! К вам пол-Москвы хлынет с визитами!

– Вот уж верно так верно… – уныло подтвердила Беловзорова. – Тоска с этими визитами, а куда деться? Но когда же мы теперь увидимся, Варенька? Надеюсь, вы появитесь на моих средах? Никаких аристократов, одни лишь люди искусства! Всё по-простому, как вы любите! Угощение, танцы, разговоры о живописи и музыке! Я уверена, вам станет интересно! Да и с вами многие хотят познакомиться!

– Непременно буду, благодарю вас!

Подкатил извозчик, в коляску которого были загружены Варины вещи. Варя поклонилась было графине, но та, подойдя, крепко обняла её и поцеловала в лоб:

– Ступайте, девочка моя упрямая… И непременно пришлите ко мне кого-нибудь, чтоб я знала, что вы устроены! И не забудьте – в первую же среду! Да-да, прямо послезавтра! Помните – как только из Рима прибудут ваши холсты, я устрою вам выставку! Пора, наконец, и Москве признать вас!

На углу Ордынки и Полянки Варя отпустила извозчика и, без особых усилий подняв свой чемодан, зашагала вниз по улице. Здесь, на тихой, купеческой улице, всё было ей знакомо, всё вспоминалось шаг за шагом, – словно и не было трёх лет, проведённых за границей… У щелястых заборов буйно росли лопухи и крапива, деревянные калитки обвивал молодой хмель. В густой листве старых лип скакали, сварливо перекрикиваясь, сороки. Стайка воробьёв отчаянно дралась из-за корки хлеба посреди огромной лужи. В кустах малины, разросшихся у маленькой, расписанной, как пряник, церкви Егория-Победоносца, басовито жужжали шмели. Отчаянно голосил на воротах дома купца Емельянова чёрный петух, а над ним, важные и сияющие, плыли в синем небе облака. Голоногая девчонка очертя голову неслась по тротуару с лохматым щенком в охапке, за ней с воплями и угрозами гналась ватага ребят. Один из мальчишек, лет тринадцати, в задравшейся на животе голубой рубахе, остановился на всём скаку:

– Доброго вечера, барышня! Вы к кому же будете? С багажом не пособить ли? Недорого возьму!

– А я тебя, малой, помню. – улыбнулась Варя, глядя на чумазую веснушчатую физиономию. – Ты, что ли, Егор Прокофьич?

«Егор Прокофьич» добросовестно осмотрел Варю с ног до головы. Затем по-взрослому вздохнул:

– Не обессудь, барышня, – не упомню. Каких же будешь?

– Да как же? Варя Зосимова, твоей маменьки работница! Комнату у вас снимали с тятенькой! Трофима Игнатьича-то, художника, помнишь?

– Охти! – мальчишка разулыбался во всю ширь щербатого рта. – Вот теперь как есть воспомнил! У маменьки до сих Флёнкин патрет в мастерской висит, который ты работала! Все клиентки дивятся! Надолго ль снова к нам-то?

– Надолго, Егорка. Здорова ли Марья Спиридоновна? Флёна-то где?

– Маменька в церкви, к вечерней пошла, а Флёна – в воскресной!

– В школе?! У отца Пармения? – недоверчиво переспросила Варя, прикидывая, что могло затянуть в церковную школу двадцатилетнюю дочь владелицы швейной мастерской. – Поздно ведь уже… Ты сам-то отчего не там?

– Отец Пармений померши взапрошлогодь! – отрапортовал Егорка. – И школа вовсе даже не церковная, а господа скубенты учут! Я уж отучимшись с утречка, теперь только большие сидят! Со всего околотка приходят, до ночи остаются! Да неугодно ль взглянуть? Как раз у нас помещаются, в мастерской! Поклажу-то свою позволь, Варвара Трофимовна!

Не дожидаясь согласия Вари, он схватил её чемодан и саквояж и решительно потащил их в зелёную полуоткрытую дверь под вывеской «Белошвейная мастерская Марьи Камариной».

Мастерская Варе была хорошо знакома: она сама когда-то работала здесь. Недоумевая, для чего почтенной Марье Спиридоновне понадобилось предоставлять помещение студенческой школе, Варя вслед за Егоркой прошла через тёмные сени.

Из-за полуприкрытой двери раздавался молодой мужской голос, с выражением читавший гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Тщетно вспоминая, где она могла слышать этот голос прежде, Варя осторожно заглянула в дверь.

Это была большая, светлая комната с огромным столом посередине, на котором обычно метали, шили и кроили с десяток мастериц. Но сейчас на столе не было ни рулонов материи, ни катушек, ни лоскутов. На табуретках и лавках, на подоконниках и пороге сидели десятка три молодых людей и девушек. Никто из них не был знаком Варе. Но юношу с откинутыми назад светлыми волосами и мягкими карими глазами, стоящего у окна с раскрытой книгой в руках, Варя узнала сразу. Ахнула. Невольно поднесла руку к губам. И шёпотом, не веря сама себе, спросила:

– Господь-Вседержитель… Барин, вы ли? Барин молодой! Николай Станиславович! Да откуда же?!

Все обернулись к ней. Князь Николай Тоневицкий опустил книгу, взглянул на потрясённую Варю, – и широко, весело улыбнулся.

– Это я, Варвара Трофимовна! Ну – здравствуйте! С прибытием вас! И что это ещё за «барин»?! У нас тут подобные обращения не приняты! – он просто, по-товарищески пожал руку Варе. – Что – не ожидали меня тут увидеть?

– Да как же… – Варя изумлённо смотрела в смеющиеся глаза молодого человека. – Да что вы здесь делаете-то?! Отчего вы не в Петербурге? Университет ведь…

– Выставили! – с невероятной гордостью сообщил Николай. – Вы ведь знаете, какие беспорядки год назад творились? Когда только Манифест о воле объявили? Я везде, где мог, принимал участие с друзьями… ну и выкинули за неблагонадёжность!

– Это князя Тоневицкого-то?! – всплеснула руками Варя.

– Вообразите! И маменькино заступничество не помогло! – по голосу Николая было видно, что он весьма доволен сим обстоятельством. – Насилу удалось здесь, в Москве восстановиться!

– А барыня-то? Вера Николаевна? Они тоже здесь? И барышни?

– И маменька, и Аннет! Александрин наша выскочила замуж несколько лет назад, о ней давно ни слуху ни духу… А Аннет собиралась вместе со мной сюда, но не сумела, у неё музыкальное занятие… а ведь вы могли бы и встретиться! Серёжа остался в имении за хозяина, пока не может выбраться к нам… Сами знаете, сейчас уже покосы начинаются!