Коты и кошки: Мурзилка, Хрюша, Хрюндель, Факс, Миша, Соня (Фрося), Фоксик

И это далеко не полный список.

Одним из показателей зрелости, на мой взгляд, является признание того, что основная прелесть жизни в том, что она конечна. Прекрасно, что всему, даже самому хорошему, а уж тем более плохому, наступает конец. Если бы этого не было, то все утратило бы свою ценность, смысл, вкус, драйв, нерв. Сложно не согласиться с Томом Стоппардом: «Смерть, конечно, несчастье, но все же не самое большое, если выбирать между ней и бессмертием». Точнее не скажешь!

Существует мнение о бессмысленности страха перед тем, чего ты не знаешь, с чем не знаком напрямую. «Умереть сегодня – страшно, а когда-нибудь – ничего», – Владимир Даль. Действительно, какой смысл бояться приближающегося к остановке трамвая? Он ведь все равно приедет. Для кого-то, возможно, с некоторым опережением графика… Когда это произойдет, просто сядешь в него и поедешь дальше, слегка непривычным для тебя маршрутом без перекрестков и светофоров, с третьей космической…

Мне кажется, пока мы живы, нужно как можно больше времени посвящать друг другу. Не имеет смысла скупиться на проявление добрых чувств, внимания, нежности. Нельзя отказывать себе в удовольствии делать комплименты. Если что-то нравится в человеке – говорить ему об этом незамедлительно. Не стоит бояться, что кто-то воспримет это как лесть. Порадуй здесь и сейчас! Не бывает «потом»!

Мертвым дифирамбы не нужны, а живым их часто не хватает.

Даже если существует реинкарнация – это слишком слабая мотивация для того, чтобы впустую транжирить эту жизнь. Дубля не будет.

Чтобы «нажиться» на полную катушку, кому-то не хватит и ста лет. Мне же будет достаточно ровно столько, сколько я буду любить эту жизнь и смогу себя свободно физически чувствовать, никого не обременяя.

А когда настанет срок, то хотелось бы перейти в другое измерение максимально легко. Например, во сне. Было бы совсем здорово, если б изобрели аппарат, как сканнер, которым тебя просвечивают в аэропорту. Нажал кнопочку – пых! – и рассыпаешься блестками в пространстве. Без шума, без пыли.

Memento mori – для меня не просто крылатая фраза. Никуда от этого не деться… Но хотя бы в песнях мне хочется эту мощную деструктивную силу страха смерти преобразовать в силу созидания.

Песни – это панацея от тоски, которая «во мне слишком вечная». Так я пытаюсь справиться с утратами, уже произошедшими, и готовлю себя к тем, которых не избежать. Так легче не сойти с ума, обуздать свой страх.

Я веселюсь на публике и откровенничаю с ней, фиглярствую и даже ерничаю порой. При этом я все равно веду диалог с ушедшими, которые до сих пор мне дороги и близки. Любимые, уходя из жизни, никуда не исчезают. Все здесь. Я ими пропитана насквозь. Я в любой момент к ним обращаюсь.

Время не лечит. Стоит вспомнить, и как будто все произошло только вчера. Боль не притупляется с годами. А скольких еще предстоит пережить, и как я дальше буду с этим, все нарастающим грузом, справляться. Боюсь момента, когда он меня просто раздавит. Я так и не научилась терять…

Первой утратой стала бабушка. На этом оборвалось мое детство.

Мозг отказывался принять тот факт, что смерть удостоила своим вниманием самого близкого в ту пору человека. Тогда, после похорон, собравшиеся у нас дома, чтобы помянуть Зою Михайловну, начали наводить грусть и смурь, а мне захотелось высветлить этот момент. Я принялась рассказывать забавные истории, которые случались у нас с бабушкой. Закончились поминки распеванием любимых песен Зои Михайловны.

Я думаю, умерших нельзя огорчать унынием. Им приятней наблюдать за нами с небес, когда у нас все хорошо, когда мы вспоминаем их с улыбкой, а не слезами.

Смерть бабушки стала отправной точкой обратного отсчета, темп которого только нарастает с годами. Я не привыкла плакать. Выплакиваюсь песнями…

В 2006 году их набралось на целую программу. Она называлась «Просвет» и стала своеобразным реквиемом – откликом на события, когда один за другим ушли бесконечно близкие и значимые для меня люди. Я помню эпиграф, который произносила на тех концертах: «В этой череде потерь наступит пробел, проглянет свет в очертаниях окон дома, в которых нас с тобой уже нет».

Это была попытка пережить утрату и побороть чувство вины за то, что я не в силах была что-либо изменить.

Первое серьезное потрясение случилось, когда я была секретарем комитета комсомола школы и училась в десятом классе. В день нашего дежурства я вдруг услышала крики и выглянула в окно четвертого этажа. На земле лежала женщина. Ее светлые волосы рассыпались по снегу, а левое бедро неестественно вывернулось наружу. Сомнений нет – произошла трагедия… Я смотрела и не могла узнать в этой женщине ученицу 8 Б класса Карину Мартынову. А ведь это была моя подопечная, комсорг. И нас связывали не только комсомольско-деловые отношения, но и приятельские. Мы даже жили в одной комнате одного барака, трудясь на полях ЛТО, пропалывая турнепс. Каринка всегда приветливая, улыбчивая, легкая, и вдруг так!

Много лет я не могла отойти от шока. До сих пор чувствую себя виноватой, что мне не хватило чуткости. Я не смогла разглядеть ее внутренней драмы, о которой она никому не говорила. Ее подростковое сердце не справилось с разводом родителей и безответными чувствами к старшекласснику.

У меня самой желание свести счеты с жизнью возникло лишь однажды. Расстроенная ссорой, хотела повеситься на ремне. Поднялась на чердак и только примерила петлю – заходит мама и спрашивает: «А что это ты тут делаешь? Я там чайник поставила… Пойдем, пойдем». Я вдруг как прозрела. И поняла всю глупость и нелепость данной ситуации.