И вот тогда меня подбадривал пример прекрасной ленинградской актрисы Гликерии Васильевны Богдановой-Чесноковой. У нее было схожее с моим заболевание. А ведь в то время не было специальных приспособлений. Все допотопное, неудобное, из подручных материалов. Она обматывала себя простынями и клеенками, утягивалась бандажами под сценическими костюмами и выходила на сцену: играла в оперетте, пела, плясала, снималась в кино и, по свидетельству современников, сохраняла потрясающее чувство юмора. Помните этот чудный диалог в фильме «Мистер Икс»?

– Вы были ребеночком! И такая маленькая-маленькая…

– Маленькая…

– Такая пухленькая-пухленькая!

– Пухленькая…

– Такая розовенькая-розовенькая!

– Розовенькая…

– Как поросеночек!

– Как поросеночек…

– И вот этот поросеночек рос, рос, и выросла такая большая…

– И выросла такая большая… Э! Э! Что выросло?!

– Ну, что выросло, то выросло, теперь уж не вернешь…

Или искрометные перлы из «Укротительницы тигров»: «Теперь я могу спокойно умереть. – Эскимо? – Три порции, пожалуйста!» Удивительно! Я смотрела картины с участием Гликерии Васильевны, читала книгу о ней и восхищалась ее примером самоотверженного служения искусству вопреки болезни. Я думала: «Мне намного легче справляться с моим состоянием, ведь я живу в другое время, и медицина сейчас лучше. Средств ухода больше». Мне опять повезло!!

Я долго не решалась на восстановительную операцию, потому что была напугана второй реанимацией – уж больно много она отняла у меня сил.

И потом, у «Ночных снайперов» был напряженный гастрольный график. Мы много ездили, а выпадать из жизни коллектива не хотелось. Пугали и возможные риски, неопределенность: срастется – не срастется. К тому же за восемь лет у меня стала развиваться спаечная болезнь. Как ни странно, я успела свыкнуться со стомой. Несмотря на то, что лучшие годы жизни – с 28 по 36 прошли в условиях серьезных ограничений, я не горела желанием снова ложиться под нож. И уже поставила на себе крест. Но тут, к моему счастью, случился калькулезный холецистит, и новой операции было не избежать. На осмотре мой лечащий доктор Свистунов Николай Николаевич предложил: «Слушай, ну, уж если все равно мы будем лезть в твой живот, давай заодно с удалением желчного пузыря сделаем и реконструкцию кишечника. Два в одном! Две операции – один наркоз. И будешь ты как новенькая, девочка-припевочка». Однако честно предупредил, что стопроцентных гарантий успешности операции не дает. Решение должно быть только за мной. Сердце подпрыгнуло! «Неужели возможно?…» Это значит снова наркоз, реанимация, боль… А я ведь уже смирилось до конца жизни ходить со стомой…

Я вышла из клиники – была весна, конец апреля, моего любимого месяца. Шла по улицам. Остановилась, сделала вдох-выдох. Еще раз вдох-выдох. И в голове прозвучало: будь, что будет, но я это сделаю. Рискованно, но игра стоит свеч. Я приняла решение.

В мае 2005 года меня прооперировали. Я стала обычным человеком, но с необычными новыми ощущениями жизни. Простите за интимные подробности: первая естественная дефекация. Как я ее ждала и как я боялась, что ее не случится, или ей что-то помешает! Вдруг организм забыл, как это делается в обычных условиях. Тогда я подумала: «Кажется, я победила!»

Жизнь нахлынула на меня со всех сторон! У меня выросли крылья за спиной. Я бросилась наверстывать упущенное за эти годы. Поистине случилось второе рождение. Ведь, шутка ли, восемь лет самой себе не принадлежать – каждый шаг с поправкой на стому.

Вы думали, это все? Ан нет! Мои странствия по больницам не закончились. В марте 2008 года я перенесла еще одну операцию, четвертую по счету. Там уже была задействована другая область. Снова пришлось долгие месяцы восстанавливаться и перекраивать гастрольный график.

А пятую, пятичасовую, сделали в ноябре 2015-го. Последнюю, надеюсь. Ничего не поделаешь – однажды возникшая онкология – как клеймо на всю жизнь. Может проявиться в любой момент. Нужно было избавиться от пары-тройки органов, чтобы не выстрелили проблемами в будущем.

Важно выйти из любых передряг без озлобленности, а желательно еще и с приобретениями. Я не хочу больше злиться и врать. Стала внимательнее относиться ко времени – глупо транжирить то, чего катастрофически мало. Мы можем изготовить все что угодно, кроме времени. На больничной койке оно растягивается в вечность, а, по сути, ускользает водой в решето. Абсолютно бессмысленными стали вражда, обиды, осуждения. Даже в самых, казалось бы, неразрешимых конфликтах я поняла – нельзя утрачивать любовь к ближнему, чувство юмора и самоиронию. А в жизни было и остается главным сама жизнь. Чем дальше, тем больше она меня восхищает. Мы так мало знаем о ней и так часто небрежно с ней обращаемся! Много суеты. Мало любви.