Однако, когда летом 1846 года герцог де Праслен отправился с гувернанткой и детьми в Италию, оставив герцогиню дома, терпению предместья Сент-Оноре пришел конец. На этот раз в Ольмета-дю-Туде, где постоянно жил отец герцогини, старый маршал Себастиани, полетели письма, призывающие его покинуть на время свою дорогую Корсику. Ему давно пора приехать в Париж и навести порядок в своем доме. Описывался и скандальный характер отношений его зятя с воспитательницей его внуков.

Себастиани двинулся в путь. Сцена, произошедшая между ним и зятем, оказалась бурной.

– Угомонитесь, сударь, хватит! – жестко произнес маршал. – Комедия и так длилась слишком долго. То, что вы и раньше заводили себе любовниц, еще куда ни шло! Кто может похвастаться, что был всю жизнь верен одной-единственной женщине? Но таких не поселяют в своем собственном доме! И тем более – не позволяют им занять место своей собственной жены, черт вас возьми!

Герцог смотрел на тестя, испытывая явное смущение. Впрочем, он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, находясь рядом с бывшим сподвижником Наполеона. Теперь старик уже был не тот, что прежде. В молодые годы он слыл одним из самых красивых мужчин императорской армии. Но величественную осанку он сохранил до сих пор. Его суровое лицо, четко вылепленные черты которого напоминали черты дочери, отнюдь не вызывало желания улыбнуться в ответ на его речи.

– В том, что вам рассказали, месье, слишком много преувеличений, – попытался объясниться герцог. – Мадемуазель Делюзи молода и красива. А Фанни, вы же знаете, чересчур ревнива…

– Ревнива?! А кто бы не ревновал на ее месте? Вы бросаете ее здесь одну, больную, а сами шляетесь по Италии с этой девкой! Да, ей-богу, сударь, вы просто рехнулись! Вы даже не отдаете себе отчета в том, что стали всеобщим посмешищем!

– Пусть насмешники придут сюда, я жду их! – высокопарно заявил герцог.

– Не надо красивых слов! Они ничего не значат. Если вы хотите, чтобы люди уважали вас, начните с уважения к себе самому. И зарубите себе на носу: мужчина может вести ту жизнь, какую хочет, за стенами своего дома, но уважение к супруге, к матери его детей – его первейшая обязанность, самый главный долг, если он на самом деле хочет называться мужчиной!

Страшный удар кулаком обрушился при этих словах на маленький круглый столик на одной ножке, попавший маршалу под горячую руку. Столик раскололся пополам, словно подчеркивая непоправимость сказанного. Герцог промолчал. Маршал встал. Рядом с Теобальдом, который был среднего роста, тесть его казался громадным и могучим.

– Значит, так. Либо эта девица убирается из этого дома, который принадлежит мне, если вам угодно это припомнить, либо…

– Либо?..

– Либо вы уберетесь отсюда сами. И я добьюсь от короля, который уважает меня и отнюдь не одобряет вашего поведения, примерного наказания. Я не оставлю вас в покое до тех пор, пока вы не будете совершенно разорены и обесчещены. Впрочем, этого недолго дожидаться: половину вы уже сделали сами. А теперь – выбор за вами! Второй раз я повторять не стану!

Закончив свою обвинительную речь, маршал вышел из комнаты и поднялся к дочери, оставив зятя опустошенным и подавленным.

Анриетта Делюзи-Депорт была вынуждена покинуть особняк Себастиани. Маршал был готов собственными руками вышвырнуть любовницу зятя из своего дома. Но отъезд произошел не без долгих объяснений с герцогом. Взбешенная тем, что вынуждена оставить место, которое она считала завоеванным навсегда, гувернантка сражалась за свои права с дьявольской дерзостью, прикрываясь привязанностью к себе детей. Чтобы образумить ее, понадобилось тайное вмешательство одного священника. Только благодаря этому удалось избежать громкого скандала и заставить Анриетту уйти окончательно. Правда, она выторговала себе ежегодную ренту в 1500 ливров. Герцог был готов на все, лишь бы сохранить любовницу и при этом избежать мщения со стороны тестя. Ведь эти корсиканцы способны потребовать уплаты долгов такими способами, от которых мурашки бегут по телу…

Отъезд был назначен на 18 июля 1847 года. Пришлось долго увещевать плачущих детей. Герцог сам усадил Анриетту в карету, подъехавшую к самому порогу особняка, и чуть придержал ее руку в своей.

– Клянусь, что мы очень скоро снова встретимся! – прошептал он.

Герцогиня наблюдала за проводами, стоя у окна своей спальни и спрятавшись за занавеской. Враг наконец покидал ее дом, и это снимало с нее тяжкий груз, который она несла все эти годы. Кроме того, она была полна благодарности к освободившему ее от мук отцу и жалела только о том, что не обратилась к нему за помощью намного раньше. Что ж, теперь начнется нормальная жизнь и ей возвратят ее детей… А главное – можно будет перестать бояться…

Страх поселился в ее душе давно и не без оснований. В самом деле, за те несколько месяцев, что прошли между возвращением из Италии и отъездом интриганки, герцогиня дважды чуть не умерла, – как тут было не бояться?

Однажды причиной ее необъяснимого недомогания стал стакан подслащенной воды, поставленный, как это делалось обычно, у ее изголовья. Выпив воды, герцогиня сразу же почувствовала страшные боли, у нее началась рвота. Выздоровление шло медленно. Второй случай был куда более ясным. Однажды ночью, мучаясь бессонницей, Фанни услышала, как дверь тихонько открывается. Вооруженный ножом человек проскользнул в ее спальню. Она очень быстро узнала в нем своего мужа, но, охваченная диким ужасом, не смогла и пальцем пошевелить. Очень осторожно, на цыпочках, герцог подошел к постели жены. Слава богу, в этот момент сковывавший герцогиню паралич прошел так же внезапно, как и начался. Она вскочила и пронзительно закричала. Пугающий призрак мгновенно исчез. С тех пор герцогиня всякий раз тщательно запирала дверь на ночь. С отъездом Анриетты все менялось: она была убеждена, что теперь, когда врага уже не будет в доме, ей ничто не угрожает. Но она напрасно не приняла во внимание ненависть собственного мужа.

Театр военных действий открылся в тот день, когда герцог потребовал, чтобы жена подписала великолепную рекомендацию, необходимую мадемуазель Делюзи, чтобы найти себе новое место работы. Это была просто ода, мадригал, а не документ.

– Никогда, слышите, никогда я не соглашусь подписать подобную ложь! – воскликнула герцогиня.

– А я, – возразил Теобальд, – утверждаю, что вы это подпишете, причем немедленно!

Стычка произошла в великолепном «салоне всех муз» замка Во. Яркий солнечный свет, проникая сквозь высокие окна, заливал гостиную. Жаркий летний день был в самом разгаре. Вся красная, со сверкающими глазами, герцогиня, страшно исхудавшая после отравления, нервно комкала концы пояса своего муслинового платья. Она почти полностью потеряла над собой контроль. Ее крики разносились по всему замку, добираясь до самых отдаленных комнат. Жозефине, которая в это время меняла воду в вазах с цветами, даже не надо было прислушиваться, чтобы различать каждое слово.

– Вы не можете, – продолжал герцог, – отказать в рекомендации женщине, которая в течение шести лет занималась вашими детьми. Это было бы несправедливо, тем более что вы прекрасно знаете: директриса пансиона Лемер требует, чтобы эта рекомендация была подписана лично вами. Иначе она отказывается предоставить работу мадемуазель Делюзи.