При этом у «Ра I» в первый день атлантического «круиза» под ударами волн сломались рулевые весла из весьма твердого африканского дерева ироко, традиционно используемого в судостроении. «Оба сразу!.. Веретена переломились в самом низу, и широкие светло-коричневые лопасти всплыли, волочась за нами на буксире, будто доски для серфинга. А нам так расписывали прочность ироко».

На другой день «во время шквала переломилась рея, державшая парус… Все, что можно было сломать, сломано. Остался один папирус… Одно несомненно: никакой другой парусник пятнадцатиметровой длины не устоял бы против такого мощного напора… Деревянная лодка давно переломилась бы».

«Толстое веретено починенного весла сломалось, как спичка, а лопасть пришлось вытащить… Все наши проблемы были связаны с толстыми бревнами, а не с тонким папирусом».

«Опять раздался треск ломающегося дерева. Еще одно из наших малых весел превратилось в дрова для растопки, лишь кусок веретена остался висеть на бортовой связке. Так, теперь уже и гребные весла становятся дефицитными» [56].

«Весла были для нас в прошлом плавании божьей карой и притчей во языцех, темой пламенных речей и солью анекдотов… Они начали ломаться еще на старте, на глазах провожающих, еще порт Сафи не успел растаять в дымке… Всего у нас сломалось пять весел (из них два больших)» [50].

«Ра II» преследовала та же беда, несмотря на принятые меры по усилению его деревянных элементов: «Раздался жуткий треск ломающегося дерева… Рулевое весло! Могучее веретено переломилось пополам… Весла на Ра II были значительно толще, чем на Ра I. Шестнадцатисантиметровое бревно, настоящий телеграфный столб из крепчайшей сосны… Мы считали его несокрушимым, а оно переломилось, как спичка. Весь папирус был цел и невредим, ни один стебель не сломался и не отстал».

«Волны упорно гнались за нами – высокие, блестящие, черные и неистовые, – но мы их не боялись, зная, что им не одолеть папирус. Они только дерево ненавидели до такой степени, что сокрушали его в тот же миг, как оно погружалось в воду… Что до нашего экипажа, то мы единодушно восхищались удивительной прочностью и грузоподъемностью папируса. Бумажный кораблик? Пусть так. Но почему-то только дерево ломалось. Папирус показал себя превосходным материалом. Теоретики, будь то этнографы или папирусоведы, совсем неверно оценивали его сопротивляемость морской воде… Феноменальный строительный материал!» [56].

В свою очередь, на «Тигрисе» из берди во время бури в Персидском заливе «брусок твердого дерева, служивший упором для левого рулевого весла, треснул… потом и вовсе стал разваливаться, грозя дать волю толстенному веретену, способному раздолбать вдребезги всю корму… В поединке с волнами за последние дни не был поврежден ни один стебель камыша… зато две широкие доски из твердой древесины, которые мы попробовали опустить с борта, чтобы умерить снос, сломались посередине, будто шоколадные плитки… В самый разгар отчаянного поединка со стихиями лопнул деревянный брус, за который крепился левый топенант[74], и рея вместе с парусом наклонилась влево».

«Команда знала, что в любую минуту на нас может обрушиться шторм, а то и циклон, но никто не боялся, что ветер или волны разрушат камышовый корпус. Только стальной пароход или приморские скалы смогли бы распороть тугие пружинистые бунты» [57].

С пароходами, нефтеналивными танкерами и т. и. путешественники, к счастью, разминулись, но в водах Омана «“Тигриса” перехватил сторожевой катер с тремя представителями береговой охраны… Ошарашенные зрелищем, которое явилось их взору в луче прожектора, они забыли про руль и наскочили на ладью, основательно встряхнув камышовые бунты и бамбуковые рубки… Будь стебли берди такими же сухими и ломкими, как при начале строительства ладьи в Ираке, столь пристальное внимание пограничников положило бы конец нашей экспедиции… Но для берди справедливо то же, что для папируса: если его сперва просушить на солнце, а потом намочить, волокна обретают невероятную крепость. К счастью для нас, за последние дни буйные волны залива основательно увлажнили камыш и тростник, так что бунты стали тугими, как резиновые кранцы, а плетеные стены рубок эластичностью уподобились кожаной обуви. Даже при дневном свете мы не смогли обнаружить никаких повреждений выше или ниже ватерлинии, если не считать нескольких сдвинутых с места палубных досок и каркасных реек».

Вскоре их догнал другой оманский сторожевик, который «как нарочно, с ходу таранил “Тигриса” в той самой точке, куда врезался предыдущий гость… Мачта и рубка вздрогнули от удара под протестующий треск и скрип снастей, бамбука и тростника… Ладья не рассыпалась» [57].

То же происшествие глазами Ю. А. Сенкевича: «Нас нагнал большой катер, как и в прошлый раз, полицейский. Подошел близко и сопровождал минут пять, а потом ни с того ни с сего ударил нас носом. Перекладины затрещали… Наверно, рулевой бросил штурвал от изумления, завидев в родных территориальных водах плавучий стог сена. Кстати, хорошо, что мы – стог сена, это нас и спасло, а то бы наверняка получили пробоину… Материал “Тигриса” блестяще оправдал ожидания» [51].

Способность «лодок Хейердала» выдерживать ударные нагрузки подтверждалась неоднократно. При спуске на воду «Ра II» в марокканском порту Сафи «неожиданно с гор налетел сильный шквал, он подхватил бумажный кораблик и погнал его со страшной скоростью от буксирного судна прямо на каменный мол четырехметровой высоты… Ладья, совершив полный оборот, со всего маху боднула стенку загнутым вверх ахтерштевнем. Лихая закорючка из папируса приняла удар на себя и сжалась, как пружина… Кривой ахтерштевень сработал, как стальная пружина, и лодка резиновым мячом отскочила от стенки. Раз. Другой. Деревянная ладья разбилась бы и пошла ко дну. А “Ра” хоть бы что. Только серая ссадина на золотистой коже нескольких стеблей» [56].

Ю. А. Сенкевич: «Ветер был свежий, кораблик легкий, с буксирного катера вовремя не кинули конец – и нашу новенькую ладью потащило, как осенний листок, потащило и бросило прямо на бетонный пирс. Тур схватился за голову. “Ра-2” ударило о стенку со страшной силой, благо что носом, загнутый нос спружинил, и судно отскочило от пирса, как мячик» [50].

Это прибавило отчаянным экспериментаторам уверенности: «Если нас выбросит на притаившиеся в ночной мгле камни и рифы, есть надежда спастись раньше, чем наша копна сена пойдет ко дну» [56].

«Лодка-плот вроде “Тигриса”, оседлав волну, ляжет невредимой на пляж или отмель, даже камни и рифы ей не так уж страшны» [57].

Сама жизнь усилиями нескольких творческих экстремалов развеяла археологический миф о «слабом корпусе» [13] бунтовых судов («fragile reed rafts» [264]). Достаточно сказать, что для постройки «Ра I» (длина ок. 15 м, ширина 5 м) и «Ра II» (длина ок. 12 м, ширина 5 м) заготавливали по двенадцать тонн эфиопского папируса, а «Тигрис», «камышовый исполин» [57], «махина в восемнадцать метров длиной, в шесть шириной и в три высотой» [51], весил почти тридцать три тонны и при не слишком удачном спуске на реку Тигр погнул стальные двутавровые направляющие, по которым скользила строительная платформа, «как лапшу» [57], нисколько от этого не пострадав.