— Старуша? — озадаченно переспросил Владимир Григорьевич.

— Ну да, как её там по имени? Твоя экономка.

— А, ты, наверное, имел в виду — старушка? — догадался Фертовский-старший. — Её зовут Елена Степановна. Замечательная женщина, душа этого дома.

— Она слишком стара, — заметил Вилли.

— Слишком стара — для чего? Заметь, что и я далеко не молод, — горько усмехнулся Владимир Григорьевич.

— Но ты же на неё не работаешь, — тут же ответил молодой человек.

— Это верно, — согласился он с внуком, — но мы столько лет вместе, что я и не мыслю своего дома без Степановны. Человек она добрый и мудрый, да и Маша её сразу полюбила. Разве я могу расстаться со Степановной, Володя, дружок мой? Поживёшь тут, привыкнешь и сам её полюбишь. А что она хмурая и неулыбчивая, так это вид у неё такой. Главное — душа человека.

— Ну, нет, — возразил Вилли, — мне совершенно неинтересна эта старуха и её душа тем более.

— А скажи мне, мальчик мой, — хитро прищурился Владимир Григорьевич, — есть у тебя там, в Штатах, дама сердца?

— Дама сердца? — переспросил Вилли.

— Твоя подруга, девушка, — пояснил Фертовский-старший.

— Была, — понял Вилли, — мы расстались, я её бросил.

— Разочаровался?

— Я и не был очарован, — хмыкнул Вилли, — знаешь, дед, кажется, мне по душе русские девушки. Как приехал сюда, так сразу обратил на них внимание.

— Это потому, что в России, действительно, много красивых девушек и женщин. Ну и ты сам русский, способен по достоинству оценить русскую красоту, — он отхлебнул чаю.

— Может быть, — задумчиво отозвался Вилли.

— Вот только, кроме красоты, в женщине должно быть и другое, сынок, — Владимир Григорьевич отставил чашку, — жаль, что я это понял лишь в конце жизни, — он вздохнул, — хотя именно сейчас я счастлив. Как все эти годы я жил без Маши? Ума не приложу.

Вилли промолчал, лишь пожал плечами. Теперь надо взвешивать каждое своё слово. Так приказал Грум.

Глава 28

После плотного обеда, когда Владимир Григорьевич и Вилли уселись в кресла, обсудили политические новости и обстановку в стране — грандпа особенно любил рассуждать на эти темы, всё-таки когда-то был дипломатом, Вилли подумал о том, что настал благоприятный момент поговорить о том самом клинке, хранящемся в семье.

— Дед, я подумал, из тебя получился бы ещё и прекрасный историк, — начал Вилли издалека, — в прошлый раз твои рассказы о зажигалках были весьма занятны. Это ведь и, правда, целая эпоха, а в ней люди, которые жили, работали, что-то создавали, к чему-то стремились. А коллекционирование, получается, помогает сохранить часть этой истории, верно?

— Верно, сынок, — воскликнул Фертовский-старший, — как точно ты подметил. А знаешь, мне всегда были интересны исторические события и факты, да-да, и может, сложись обстоятельства иначе, я мог бы пойти именно по этой стезе. Тем более что мне нравится преподавать. Кстати, талант учителя есть и у твоего отца, он в своё время вёл курсы по фотографии, а теперь вполне достойно преподаёт и твой двоюродный дядя — Вадим. О нём прекрасные отзывы — образец современного, демократичного преподавателя.

При этих словах Вилли нахмурился: во-первых, грандпа ушёл от той темы, к которой он его подводил, во-вторых, ему стало неприятно напоминание о дяде в связи с тем, что Вилли понравилась его жена, да ещё грандпа его похвалил.

— Насколько мне известно, дядя не очень удачно женился, — заметил Вилли, закинув ногу на ногу.

— Нет, неудачным был его первый брак, это верно. Там история с печальным концом. Но Вадим оправился после неё, хотя и не сразу. И тогда встретил Викторию, которая и стала его второй женой. Это поистине удачный брак, хотя пока у них и нет детей.

— И чем же этот брак удачен? — небрежным тоном поинтересовался Вилли.

— Они подходят друг другу. У Виктории до сих пор горят глаза при виде мужа — она очень любит Вадима.

— Только она? — удивился Вилли. Вот так поворот — оказывается, в этом браке сильнее любит женщина. — А что же дядя Вадим жену не любит?

— Да любит, конечно! — всплеснул руками Владимир Григорьевич. — Я уверен, что на этот раз нам всем повезло с женами: мне, твоему отцу и дяде.

Грандпа что-то ещё вещал об идеальных браках, о взаимопонимании, компромиссе, Вилли слушал вполуха и думал о своём. То, что он узнал от грандпа о Вики, совсем его не обрадовало, но не отбило охоты познакомиться с ней поближе. Такую женщину пропустить было бы досадной оплошностью. Теперь у него в семье было два интереса — женщина и раритет.

Он поджал губы, вытянул длинные ноги, покачал мыском ботинка. У грандпа зазвонил сотовый телефон. Фертовский-старший вышел из гостиной. Через минуту вернулся.

— Володя, мальчик мой, у меня деловой разговор и это, похоже, надолго. Я пойду в кабинет, буду там. Ты пока займи себя чем-нибудь, я, как только освобожусь, вернусь к тебе, — сказал Фертовский-старший.

Вилли ещё некоторое время посидел в кресле, пощёлкал подаренной грандпа зажигалкой, поскучал, затем решил выйти размяться. Изящные светильники в виде бутонов тюльпана мягко освещали длинный холл, от этого создавалось ощущение особого уюта.

Дверь одной из комнат была приоткрыта, оттуда струилась полоска света. Молодой человек заглянул в эту полоску. Жена грандпа сидела за круглым миниатюрным столиком, Вилли был виден её склонённый профиль. Она смотрела на свои сложенные — одна на другую — ладони. Распущенные волосы были заправлены за уши. Вилли бесшумно открыл дверь, Маша его не заметила. Он подошёл к ней сзади и заглянул за плечо. Его удивлению не было предела — жена его деда держала в руках православную икону и, похоже, молилась.

Однажды Вилли с матерью был в православном храме, там, в Штатах. Она нацепила на себя непривычно длинную юбку, а на голову повязала платок, отчего стала похожа на старуху. Вилли это не понравилось, как и то, что сначала мать стояла у портрета беловолосого старика с грозным взглядом. Потом уже парень узнал, что портреты в православных храмах называют иконами. Старик, казалось, смотрел именно на Вилли, а ещё ему почудилось, что он знает обо всех его проделках. Вилли отвернулся от старика, но всё равно ощущал на своём затылке его взгляд.

Потом мать долго разговаривала с высоким мужчиной в чёрном одеянии. На его шее висел большой крест, говорил мужчина так тихо, что Вилли, как не прислушивался, не разобрал, что же такого он вещал его матери, а она слушала и терпела эту духоту, непривычную обстановку и взгляды с икон. Всю дорогу до дома