– Извините, Виктор Степанович! – Вася вскочил из-за стола и залился румянцем. – Извините, занял ваше рабочее место… но я хотел в интересах дела…

– Да ты можешь сидеть, раз в интересах дела, – уныло ответил Поползнев. – Я уже насиделся, все части тела себе отсидел. Только что ты тут делаешь?

– Да вот, хотел воздействовать на психологию преступника, пока, так сказать, железо горячо… не отходя от кассы… как нам преподаватель на втором курсе говорил… – И Вася показал капитану разложенные на столе фотографии.

Это были фотографии с места преступления, на которых была запечатлена последняя жертва убийцы. Особенно выразительна была одна фотография, на которой лицо несчастной девушки было дано крупным планом. По щеке жертвы полз муравей.

– Ну и как – подействовало? – с сомнением осведомился Виктор Степанович.

– Пока нет, – вздохнул Вася. – Упорный бандюга…

– Ну да, ты ведь сейчас не на втором курсе… – негромко протянул капитан.

Вася, по-видимому, не расслышал его реплику. Он снова повернулся к бомжу и крикнул:

– Смотри, смотри, гад, что ты наделал!

В невнятном бормотании бомжа возникла пауза. Он схватился за голову и довольно отчетливо проговорил:

– Ох! Говорил я ей – не надо туда ходить! Говорил, говорил, говорил… – И снова началось невнятное бормотание.

– Ага! – радостно воскликнул Вася. – Значит, признаешь, что видел потерпевшую и разговаривал с ней? А если видел, значит, имел возможность убить!

Бомж продолжал бессвязно бормотать.

Вася вздохнул, вскочил из-за стола, схватил Виктора Степановича за пуговицу и зашептал ему на ухо:

– А давайте мы с вами разыграем хорошего и плохого следователя! Нам преподаватель на третьем курсе говорил… и в кино часто показывают… я, раз уже начал, буду плохой, а вы – хороший…

– Вася, ты не на третьем курсе! – повысил голос Поползнев. – И никого разыгрывать мы с тобой не будем! Здесь у нас не кино, а реальное преступление!

Вася расстроился и отпустил пуговицу капитана. Но тут же на лице его снова вспыхнул энтузиазм.

– А тогда надо сравнить частицы грунта с его халата с частицами на месте преступления. Если они совпадут, будет еще одна улика. У экспертов есть частицы с места преступления?

– Были, да потерялись, – вздохнул капитан.

– Как это – потерялись? – переспросил Вася. – Как это улики могли потеряться?

– Очень просто. Лежали на столе, а уборщица подумала, что это простой мусор…

– Ну так я сейчас сгоняю на место преступления и снова возьму там пробы грунта! – вызвался Вася. – Мне на мотоцикле это раз плюнуть! Одна нога здесь…

Виктор Степанович хотел остановить молодого сотрудника, но вдруг передумал. Пускай съездит, хоть под ногами путаться не будет, может, обдует его ветерком и хоть немного охладит его энтузиазм.

Но зато подследственный бомж вдруг прекратил свое бормотание, поднял глаза на Васю и отчетливо проговорил:

– Не езди!

– Чего? – Вася удивленно взглянул на бомжа.

– Не езди, не езди, не езди! – зачастил бомж. – Нельзя тебе туда, нельзя, нельзя!

Дальше снова началось бессмысленное хлопотливое бормотание и бульканье.

– Ага! – воскликнул Вася. – Не хочет, чтобы я ехал! Понимает, что грунт с места преступления его окончательно изобличит! Так вот я непременно поеду!

Вася скрылся за дверью. Бомж закрыл лицо руками и горестно проговорил:

– Поехал, не послушался! И она не послушалась, а ведь Тимоша говорил – нельзя туда ходить…

Виктор Петрович подозрительно посмотрел на бомжа и спросил:

– А почему ей нельзя было туда ходить?

Тот отнял руки от лица и возмущенно забормотал:

– Нельзя потому что! Потому что нельзя! Потому что Тимоша знает, когда нельзя!

– Да откуда ты знаешь?

– Тимоша знает!

– Ох, доиграешься ты! – вздохнул Поползнев.

Он хотел уже вызвать охрану и отправить бомжа в камеру, но в это время дверь кабинета открылась, и вошла, гремя ведром, уборщица Неонила Матвеевна. Неонила работала в отделении милиции с незапамятных времен, все сотрудники ее слегка побаивались и называли почему-то Муравеевной. Она против такого обращения не возражала.

– Ты куда, Муравеевна! – поморщился при виде уборщицы Виктор Степанович. – Не видишь, что ли, я допрос провожу особо опасного преступника?

– Чего? – Уборщица поставила ведро на пол и взяла швабру на караул, как винтовку. – Это Тимоша-то особо опасный? Да его все садоводство знает как облупленного! Он мухи не обидит!

– Мухи, может, не обидит, – возразил Поползнев. – А женщину молодую убил, судя по имеющимся уликам! Причем с крайней жестокостью и особым цинизмом…

– Улики! – проворчала уборщица и плеснула на пол воды, нарочно попав в ботинок капитана. – Вам бы все улики! А человека хорошего обидеть вам ничего не стоит! Он же как дитя невинное! Его все садоводство жалеет, подкармливает… он ведь, Тимоша-то, исключительно через доброту свою пострадал!

– Как это – через доброту? – пробормотал капитан, выливая воду из ботинка.

– Через то, что собаку пожалел!

Муравеевна снова поставила ведро, приняла позу памятника и принялась рассказывать.

Тимофей Курослепов работал водителем в крупной транспортной фирме. Был он человек работящий, непьющий, но какой-то чересчур незлобивый и покладистый, чем беззастенчиво пользовались его сослуживцы и начальство. Он всегда соглашался подменить другого шофера, выйти на работу в выходной или даже в праздник, за что его дружно ругали жена и теща.

Жена и теща ему попались, напротив, крайне боевитые и скандальные. Впрочем, обычно так и бывает: у скандального мужа жена покладистая, у покладистого – скандальная. Видимо, здесь действует закон сообщающихся сосудов.

Правда, надо сказать, Тимофею в этом смысле особенно повезло, можно сказать, исключительно.

Его жена и теща были необыкновенно похожи – обе рыжие, обе приземистые, обе громкоголосые, обе крепкие, так что время от времени Тимофей их даже путал и не мог сразу сообразить, на ком из них он женат. Иногда ему казалось, что сразу на обеих.

И обе они непрерывно пилили Тимофея.

– Приличные мужчины непременно с работы что-нибудь несут, – начинала жена. – Вот Николай Антипович вчера принес десять кило цыплят мороженых! Сразу видно, что человек хозяйственный!

– А ведь он хотел на тебе жениться! – подхватывала теща. – Жила бы сейчас как у Христа за пазухой! И что ты за него не пошла?

– Дура была, – коротко и самокритично отвечала жена.

Тимофей к таким разговорам привык и старался никак на них не реагировать, поскольку любой его ответ вызывал только новый всплеск эмоций.