– Я снайпер, мэм. Прострелю каждую точку над «i» в этой вот крикливой маленькой книжонке, соблаговолите только подбросить её в воздух.

В мгновение ока клюв книжки спрятался обратно в карман.

– Не мешало бы его во что-нибудь превратить, – ухнуло оттуда глухо, – в гриб, например. А ты бы его раздавила.

– Пасьянс, – обратилась она к вояке, стараясь оставаться любезной, – здесь какое-то недоразумение. Ариэль, скажи ему, что он может идти восвояси.

– Я был на войне, мэм. Много горя повидал. А потом выпал из книги. Должен был покинуть мою Молли, бедную детку. Я здесь не оттого, что особо люблю Англию или что-нибудь ещё. Ну кроме Молли. Вот её я любил, даже очень. Я здесь потому, что у меня не стало дома. Мой дом здесь. И я вам за это благодарен. А потому вы можете на меня положиться. И если кто вознамерится причинить вам зло, то я тут как тут. Брошусь под пули, как будто вы моя Молли. Она в меня влюбилась, потому как для неё я это делал, и не раз. У меня имеется парочка шрамов, могу показать.

Клюв опять потянулся к свету:

– Уж не думает ли он, что и ты могла бы в него втюриться?

– Не-е-е, ничего подобного я и в мыслях не имел, – возразил Пасьянс испуганно. – Меня любит только Молли, а я люблю только её. Так было и так будет. – Он вынул потрёпанную книжку с пожелтевшими страницами из своей военной куртки и протянул её Фурии: – Вот. Моя книга. Меня без конца спрашивают, не выпал ли я из «Унесённых ветром»[21], из-за униформы и всякого такого, но это вообще не моя история. Вот единственная книга, которую я прочёл, да и то, только потому, что там фигурирует моя Молли. Ну и я, конечно. В книге всё кончается очень хорошо.

Поколебавшись, Фурия взяла книгу в руки. Один из тех мерзких любовных романов, из которых отец раньше гнал сироп. Переплёт украшала иллюстрация, на которой златокудрый красавчик заключил в объятия блондинку. Её впечатляющая грива развевалась на ветру, а на заднем плане была видна плантация, объятая огнём в каком-то южном штате. Сквозь декоративные разрезы униформы её спутника виднелись налитые мускулы. Фурия с первого же взгляда поняла, что Пасьянс был состаренной копией этого томного здоровяка. «Огненный шторм страсти»[22] – значилось в объеденных временем литерах над головами обоих. С надписи облупился лак, поскольку Пасьянс, видно, носил с собой книгу в любую погоду.

Что-то в нём и его помятой карманной книжице её тронуло. Она спрашивала себя, не по приказу ли Ариэля он ей демонстрировал эту книгу.

– Пасьянс! – Она протянула ему роман обратно.

– Да, мэм?

– Я – Фурия. Будь добр, не зови меня «мэм». И если ты хочешь помочь, я принимаю твоё предложение.

– Что-о-о? – вскипела петушиная книга.

Пасьянс усмехнулся и сунул роман обратно в карман куртки.

– Я понял, – покорно сказал он, – Фурия. Не «мэм».

– Так-то лучше.

– Непроходимый тупица! – вскричала петушиная книга вне себя от ярости. – Этот придурковатый простофиля! Этот…

Фурия, как бы между прочим, зажала ей клюв и посмотрела на Ариэля:

– Мне бы хотелось познакомить своего нового телохранителя с его обязанностями.

На физиономии Ариэля отразился скепсис, но он всё же кивнул, ободряюще улыбнулся Пасьянсу и скрылся в доме. Фурия дождалась, пока шаги Ариэля затихнут, и задумалась, в состоянии ли он на расстоянии распознавать, что творится в её голове. Странным образом она никогда прежде об этом не задумывалась.

– Перво-наперво, – сказала она, – я хочу, чтобы ты перенёс наверх эту каменную голову, – она указала на Вибораду, – на крышу, а точнее, к подножию флюгера. Поставь её так, чтобы она могла обозревать всю долину.

В сомнении Пасьянс повёл бровью:

– Странно, разве это не обязанность обычных слуг? Я таким слугой не являюсь.

Она одарила его своей наилюбезнейшей улыбкой.

– А после этого, – продолжила Фурия, не давая себя сбить с толку, – надо покормить За́мзу.

– Вредителя-меланхолика?

– Вот именно. Мой брат Пип покажет тебе, на что надо при этом обратить внимание.

– Но я ведь телохранитель, а не смотритель в зоопарке.

– А вот после мы обсудим, как тебе наилучшим образом меня защитить. – Она подала ему руку: – Идёт?

Ему пришлось призадуматься, и он перевёл взор с неё на каменную голову Виборады:

– Идёт, – в конце концов произнёс он, загрёб руку Фурии своей лапой и обстоятельно потряс. – Так мы и поступим.

– Спасибо, Пасьянс.

– А теперь хочешь взглянуть на мои рубцы? У меня есть ещё татуировка: «Молли».

– Позже. Сначала голова и Замза.

Пасьянс отсалютовал, поднял с земли голову Виборады, словно это был пенопластовый шарик, и направился к крыше.

Пип плёлся вниз по коридору, в то время как за ним семимильными шагами шагал великан.

– Ты уже знаком с За́мзой?

– Только по слухам, – ответил Пасьянс.

– Его прозвали вредителем-меланхоликом, потому что он всегда в печали и бо́льшую часть времени лежит на спине. Жук на спине – это всегда грустно.

Несколько месяцев назад кто-то взялся истолковать Пипу слово «меланхолик», поскольку Пип был ещё совсем ребёнком. Но в силу своей начитанности он знал множество слов, и если какое-нибудь не понимал, то объяснял его себе сам, из контекста. Это было всё равно что пытаться определить цвет леденцов по вкусу. Если перепробовать много конфет, то приобретёшь в этом очевидную сноровку.

– В народе считают, что он похож на большого таракана.

Пасьянс поскрёб затылок:

– А он умеет говорить?

Пип остановился.

– А в твоей книге насекомые разговаривали? – Он думал о книгах, полных говорящих животных, которые ему приходилось проглатывать раньше, но не мог припомнить ни одной, где когда-либо встречался такой парень, как Пасьянс.

– Не-а, – протянул великан и хитренько усмехнулся. – Насекомых мы варили. На войне, когда у нас кончилась еда. Суп из муравьёв очень даже ничего.

Пип встал как вкопанный:

– Замзу в суп нельзя!

– Конечно нет. – Осклабившись, Пасьянс продемонстрировал свои зубы. – Я сегодня уже завтракал. Блинами с апельсиновым вареньем.

Пип подал верзиле ведро, которое он двумя руками вынес из кухни на второй этаж. До краёв наполненное несвежими овощами, оно пахло не слишком приятно, но Пип уже привык и приноровился таскать его через весь дом. Много недель он отвечал за кормёжку Замзы и не мог взять в толк, отчего это Фурия вдруг захотела, чтобы ему в этом помогал экслибр.