Он продолжал готовить дома, продираясь сквозь рецептуру и технологию Жан-Жака Ругери и совершенствуя меню «Загона красного лося». Нужно было постоянно занимать себя, потому что, если остановиться, сразу все рухнет. Лишь по выходным Патрик позволял себе расслабиться, готовил завтрак, который они с Ханной ели в постели, прежде чем углубиться в чтение газет или книги. Неспешное утро, ленивое время. Находиться в комнате с другим человеком и ничего не делать напоминает медитацию. Быть в комнате одному и ничем не заниматься – сродни болезни.

Депрессия давила сильнее, чем в отрочестве, и мучила вдвое острее, чем двадцатилетнего. Но так ли это? Теперь он не хотел накладывать на себя руки, чтобы Ханна нашла его мертвым. В этом смысле жена спасала Патрика – снова и снова, день за днем.

Но что-то между ними угасало, и вечер годовщины свадьбы стал казаться последней неудачной попыткой сохранить отношения. Их игры на столе напомнили время, когда ему было под тридцать и конец связи с женщиной по имени Нина. Раздор, пол в спальне, утром Нина собирает вещи и уходит.

Почему Ханна не спрашивает, как он проводит время? Не интересуется, что с ним происходит? Не хочет знать? Конечно. Кому в радость понять, что в мире все не гладко? Никому – тем более его жене. Поэтому он должен держаться за панелями из матового стекла, влачить в полусвете полужизнь и наблюдать, как стекло становится толще и толще.

Превращаться в призрак. Вот его удел. Он постепенно превращается в призрак.

Миновало шесть недель со дня несостоявшегося обеда в «Крэнуа», и что он делал все это время, кроме того, что ходил по магазинам, готовил обеды, писал в блог и регистрировал крепнущую одержимость Доном Тревино и меркнущую сексуальную жизнь?

Ответ. Выяснил, как придавать устойчивость эмульсии составляющих салата соевым лецитином. Стал мастером темного искусства карамелизации под давлением. Мог сделать полоску шоколада настолько эластичной, чтобы завязать узлом.

Ты же мужчина, Пэддибой!

И вот однажды утром перед уходом из дома Патрик вытащил из деревянной подставки один из кухонных ножей, тот, что подарила ему Ханна, когда во время отпуска они ездили в Японию и бродили на улочке недалеко от рыбного рынка Тсукиши. Он выбрал его, поскольку этот нож идеально помещался в карман свободных брюк и мог там оставаться, прижатым к бедру, пока не понадобится.

Боль от долгого ничегонеделания немного отпустила. Он должен что-нибудь совершить.

В лифте Патрику улыбнулся сосед и по привычке спросил, как дела. Конструкцию из стекла, наверное, успели почти полностью соорудить, потому что никто вокруг не замечал, какие у него внутри вздымаются и бушуют вихри.

Внизу в холле дежурил Хорхе. Забавно, как он всегда здоровался, когда Патрик уходил из дома, и прощался, когда жилец возвращался обратно.

– Здравствуйте, мистер.

– До свидания, Хорхе.

Был один из тех дней конца лета, когда солнечный свет низвергается на землю подобно столбу пыли, и даже транспорт измотан долгой жарой. Легковушки и внедорожники крадутся бампер к бамперу, Манхэттен в пятницу рано пустеет, люди стремятся в свои вторые дома на восточном Лонг-Айленде, на севере штата, в Нью-Джерси, на Беркширских холмах. Патрику казалось, что это подходящий день для того, что́ он планировал – занятие как раз для пятницы. Нож, подход, действие. Девять месяцев назад Тревино его тоже выгнал в пятницу. Все сходится.

Когда Патрик направлялся к Сорок седьмой улице, светофоры милостиво открывали перед ним зеленый, а он обдумывал все снова и снова, как до этого сотни и тысячи раз. Мог ли он в тот день повести себя иначе в кабинете Тревино? Что бы от этого изменилось? Имело ли вообще значение, что он тогда отвечал?

Миновало девять месяцев, а Патрик продолжал прокручивать случившееся в голове, спорить с самим собой. Он рассчитывал, что со временем обида притупится, однако она становилась острее.

Кабинет Тревино, пятничный, не такой строгий костюм, галстук с изображением утенка Дональда.

– Садитесь, Патрик, – приглашает Тревино из-за стола, руки сплетены, пальцы шевелятся, изображая то шпиль, то птицу, то крышу. – Сразу перейду к делу. Собираюсь задать вам тот же вопрос, что спустя минуту Кларку. Вы знаете последний финансовый прогноз: торнадо с пятьюдесятьюпроцентной вероятностью апокалипсиса. Сообщаю без всякого удовольствия, но мне придется от кого-то избавиться. Компания «Идос инвестмент» не выдержит теперешнего состава работников. Вопрос таков: кого мне уволить – вас или Кларка? Отвечайте одним словом.

Патрик перешел Шестую авеню, размышляя о том, что Кларк Андерсон сидит сейчас в помещении компании в двух рабочих местах от того, где сидел когда-то он. Их отдел сбора информации располагался между «рисками» и «программированием».

– Что? Дон… мистер Тревино, вы же не можете…

– Отвечайте на простой вопрос: вы или Кларк?

На столе Тревино лежала поздравительная открытка с приклеенной желтой памяткой: «Не забыть – 16-го, в субботу, день рождения сына».

Каждый раз, когда Патрик доходил до этого места и представлял следующие три-пять секунд, когда опять и опять прокручивал все в голове, он пытался вспомнить свои мотивы – что побудило его дать именно такой ответ.

Тревино, больше на него не глядя, потянулся за компьютерной мышью и что-то кликнул на экране.

– Меня, – сказал Патрик.

«Меня». Это слово застряло в его голове, как шрапнель.

– Хорошо, – произнес Тревино. – Хорошо. Можете идти. Когда вернетесь в отдел, пришлите мне Кларка. Свое решение я сообщу в конце дня.

«Меня». Что его толкнуло сказать это?

Потому что Кларк Андерсон отец троих детей, с женой-домохозяйкой и выплачивает ипотеку? Захотел, Пэддибой, хотя бы однажды в жизни проявить себя героем? Или решил, что такой ответ сохранит тебе работу? Услышав его, Тревино поймет, какой ты славный парень – надежный, порядочный человек, – и не захочет расставаться с тобой. Или это все от начала до конца обман? Имел ли твой ответ хоть какое-нибудь значение? Скажи ты «Кларк», не обвинил бы тебя Тревино в том, что ты не командный игрок? Определенно обман.

Когда Кларк Андерсон вернулся из кабинета Тревино, Патрик спросил, что он ответил. Тот обиженно скривился:

– А ты как думаешь? Сам-то что ответил?

Через пять минут Тревино устроил собрание – пригласил всех: из управления активами, из оценки рисков, разработчиков, программистов… Произнес речь о плачевном состоянии экономики, выражаясь теми же словами, что в кабинете: «торнадо с пятьюдесятьюпроцентной вероятностью апокалипсиса». А затем добавил: в этот момент я, как никогда, нуждаюсь в людях, которые верят в себя и могут за себя постоять. Мне нужны сотрудники с бойцовскими качествами. Нашему бизнесу брошены суровые вызовы.

Патрик уже знал, чего ждать. Надо было броситься на Тревино, повалить. Пусть бы его оттаскивали, кричали, пихали, вопили.