А потом прозвучал вопрос, неожиданный и резковатый. Я даже не сразу поняла, что именно у меня спросили.

— Какие тайны леди Лаускалитас успела вам поведать в предсмертный час? — холодный голос Вардаса разрезал тишину. До меня дошло только окончание вопроса.

Ортис напрягся, но встревать не стал, да и кто хочет перечить канцлеру королевства? Если у Легарта до этого была просто хмурая физиономия, то сейчас она окончательно скисла, но он мужественно молчал. Оно и правильно, съешь меня Вардас на завтрак, кузену же меньше проблем.

У меня от страха слова из головы вылетели, и я чуть было не сказала вслух то, что застряло на языке: как он догадался?! Откуда? Я сама смутно помнила события той ночи, даже от Браггитаса не услышала внятного рассказа. Кое-что из слухов мне рассказала Людя, но это была несколько раз пересказанная история, всю ценность которой представляли красочные и ужасные подробности моего злодеяния — плод фантазии сплетников.

— Я… не поняла, о чем вы… — Ума на другую фразу у меня не хватило.

— Бросьте, леди Браггитас. — Вардас встал и подошел ко мне. — Когда вас нашли, было ясно: вы явно успели побеседовать с тетушкой перед ее трагической кончиной.

Он склонился надо мной, а моя душа струсила и убежала в пятки. Ну и взгляд — холодный, обсидиановый, не сулит ничего хорошего. Вардас и правда был похож на ворона, матерого, побитого жизнью. Даже возраст его сложно определить, потому что во взгляде таилась усталость старика, а в черных, как смоль, волосах застряли серебряные нити. Только стать свидетельствовала, что не так уж и стар наш канцлер — темно-серое одеяние скрадывало довольно крепкую фигуру человека, опытного в бою и знающего толк во владении мечом.

— Так что успела сказать Рената перед тем, как умерла? — настойчиво повторил свой вопрос канцлер.

Отчего-то — видимо, из-за страха перед лордом — довольно отчетливо вспомнился весь разговор с леди Лаускалитас. И что мне ему сказать? Описать неприкрытую неприязнь тетки, рассказать о боли, причиненной маме, поведать о ее вероятном убийстве? Нет, слишком много лакомых кусочков для господина Вардаса. Надо собраться и постараться скрыть свои слабости, потому что именно в них будет метить своим разящим пером дознаватель, ища брешь между доспехами воли, чтобы вонзить жало фактов. Я вздохнула, на секунду прикрыла веки и ответила, стараясь сохранить хладнокровие:

— Когда я очнулась, леди Рената сидела в кресле в моей комнате и едва дышала. Я попыталась ей помочь, но сама потеряла сознание по причине крайней усталости.

— Леди Браггитас… — Ортис попытался что-то сказать, но канцлер жестом приказал ему молчать.

— Скажите, леди, входит ли кровопускание в перечень необходимых мер при лечении отравления? В обители вас этому учили?

Я чуть не задохнулась от негодования. Такой неприкрытый намек на случайное убийство! Он меня дурой пытается выставить? Дыши глубже!

— Кровопускание предполагается только при болезни печени, для стравливания черной крови. И еще, к вашему сведению, служительницам Живы запрещается хранение любого смертоносного оружия…

— Ну, это ни о чем не говорит.

Вот так! Хотела нос утереть, да не вышло. Не из того теста сделан господин Вардас. Каменный сухарь, одним словом. Непрошибаем и целеустремлен.

— Мне бы хотелось, чтобы вы были с нами откровенны. Так сказать, откровенность за откровенность. — Острые иглы льда так и пронзали тело при звучании этого голоса. — Заходил ли в ваши покои кто-нибудь еще — до или после визита Ренаты?

— Когда я только что очнулась, была служанка. — Сухой ком в горле мешал говорить. — Но она вышла, чтобы позвать лорда Браггитаса, и больше не появлялась…

Я так и вросла в стул, а Вардас не сдвинулся с места, продолжал нависать надо мной. Как только спина не заныла?

— Что же… — Вардас выпрямился и, не торопясь, двинулся вокруг меня, подражая волку, обходящему свою добычу, изготавливаясь для удачного прыжка.

— Я понимаю, леди Браггитас, что для вас все это ново и непривычно, но существует определенная цель — сохранение целостности нашего королевства и избежание поглощения его другим государством, более могущественным и боеспособным.

— Но при чем здесь я? — не смогла сдержать вырвавшийся вопрос. — Я даже не являюсь наследницей маленькой провинции, у меня ничего нет, мне не известно имя моего отца. Думаю, что решение короля в мою пользу никак не повлияет на ход событий в королевстве, не придаст ему престижа и могущества, даже наоборот — незаконнорожденный король и его незаконнорожденная супруга — это звучит как приглашение на пир стервятников, на котором соберутся преимущественно члены Высших Домов. Тогда зачем меня сюда притащили, преодолевая огромные расстояния, ценою человеческих жизней, теряя последние силы?

— Вот как? — Вардас отстранился и посмотрел на меня с сомнением. — Вы так низко себя оцениваете?

— Я оцениваю себя ровно настолько, насколько считаю нужным. — Несмотря на то что я очень старалась говорить спокойно, мой голос дрожал от волнения. — Потому что выросла среди простых людей, и меня учили, что все равны перед богами.

— Это очень похвально, леди Браггитас, в вас нет надменности, присущей многим аристократам…

— Давайте говорить начистоту, лорд Вардас. — От моей напористости он явно не был в восторге, однако никак этого не показал. — Я устала слушать слова «леди» и «аристократка», которые по отношению ко мне звучат как издевательство! Вы прекрасно знаете, что я родилась вне брака…

— И, очевидно, вас это очень расстраивает! — закончил он за меня.

— Вы всегда думаете, что во всем правы, не так ли?

— Нет, — покачал головой лорд Вардас. — Но вас ведь задевает факт вашей незаконнорожденности?

— Не задевает. — А вот сейчас мой голос меня не предал. — Мне не стыдно от того, что я бастардка! Да, лорд Вардас, меня всегда называли именно так, даже слуги.

В комнате повисло напряженное молчание, краем глаза я заметила, как напрягся и подался вперед Легарт, готовый вот-вот вскочить и вмешаться в разговор, лишь бы я не наговорила лишнего. Ортис сидел, словно каменное изваяние, на его лице не отражалось никаких эмоций, только слегка раздутые крылья носа выдавали небезучастность старого дознавателя. И только Вардас был абсолютно закрыт для выражения своих чувств. В бездне глаз ничего не отражалось, кроме той самой темноты, которой он принес клятву верности.

— Родственники считали меня позором и пятном на чести Дома! — продолжала я. Теперь мне было не страшно. Может, канцлер поймет наконец и отпустит восвояси, решив, что такая невеста не подойдет его венценосному племяннику? — Каждый раз мне напоминали, как я должна быть благодарна за милость деда: ведь он оставил при себе дочь, опозорившую весь род. Но знаете что? Лучше бы он нас с мамой изгнал, проклял и навеки забыл наши имена.

Наверное, стоило все же помолчать — было видно, как неприятно слушать это кузену. Он опустил голову и задумчиво тер лоб. Но остановиться я не могла. Все, что жило во мне, рвалось наружу: хотите знать правду обо мне? Вот она. А в глазах грозного канцлера появился интерес.