Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бедный Бровастик стоит как громом пораженный.
— Он нашел себе подружку, но теперь ему нужно вымыться.
— Ты можешь встать, дорогая? Ложись на каталку, мы потихоньку доставим вас обоих в славную тихую палату.
— Профессор зол на тебя, Бровастик. Говорит, что ты саботируешь проект экспансии.
Они повезли Риму по коридору в палату; Ланарк шел следом. Штора была поднята. В темно-зеленом небе виднелись две звезды и кроваво-красные перистые облака. Санитарки принесли полотенца и тазы и вымыли Риму прямо в кровати. Ланарк взял свой домашний халат и вымылся в туалете при палате. Вернувшись, он увидел, что санитарки расставляют вокруг кровати ширмы.
— Пожалуйста, оставьте просвет, чтобы мы видели окно.
Они выполнили его просьбу; одна санитарка погладила его по щеке, а другая сказала:
— Желаю приятно провести время, Бровастик!
Обе, прижав палец к губам, преувеличенно осторожно, на цыпочках удалились. Ланарк подошел к постели. Рима казалась спящей. Он осторожно скользнул под одеяло, устроился рядом с ней и тоже заснул.
Ланарку почудилось, будто кто-то светит факелом ему в глаза. Он поднял веки. В палате парила темнота, но небо за аркой было утыкано звездами. Взошла полная почти луна, и ее бледный, но ясный свет заливал кровать и Риму, которая, опершись на локоть, с серьезной полуулыбкой наблюдала за Ланарком и покусывала кончик серебристо-золотой пряди.
— Неужели помочь мне мог только ты, Ланарк? А не кто-нибудь особенный? Великий и прекрасный?
— Много тебе попадалось особенных людей?
— Одни обманщики. Но меня посещали фантастические сны.
— Я не представляю себе никого прекрасней тебя.
— Берегись, это придает мне силы. Может, я не встречу человека лучше тебя, но всегда смогу такого вообразить.
— А это как раз придает силы мне.
— Помолчи.
Они не заснули, пока он поочередно не исследовал все чудесные впадинки ее тела.
Они пролежали в постели три дня, потому что Рима была слаба, а Ланарку нравилось быть рядом с ней. В окне виднелись голубые небеса; вдали то ли летали птицы, то ли менялись перед бурей облака, попеременно темнея и вспыхивая на солнце. Ланарк читал «Священную войну» и смотрел на Риму, которая по большей части спала. Он бывал прежде рядом с красавицами, но никогда не надеялся их коснуться; ответные касания и ласки были так великолепны, что он чувствовал, как его внутренности обращаются в золото. А поскольку Рима, восхищая его, также и восхищалась им, то восхищение множилось, отражаясь, и сияло вокруг, как ореол. Ее красивое светлое тело даже в поту светилось изнутри, словно в нем нежно дышало серебро, когда-то заключавшее его в себе. Когда Ланарк сказал Риме об этом, она проговорила с печальной улыбкой:
— Да, мне кажется, красота и деньги в чем-то родственны. Они дают нам уверенность в себе, но мы начинаем подозревать в корысти тех, кто нас желает.
— Ты мне не доверяешь? Я хотел сказать комплимент.
Кончиками пальцев Рима погладила его по щеке и заметила рассеянно:
— Мне нравится делать тебя счастливым, но как я могу доверять человеку, которого не понимаю?
Удивленно воззрившись на нее, Ланарк вскричал:
— Мы любим друг друга! К чему нам еще и понимание? Мы не понимаем даже самих себя, как же нам понять других? Для понимания доступны карты или математика, а мы, я надеюсь, сделаны из более плотного теста.
— Берегись! Ты становишься умником.
— Рима, кто из нас вышел наружу, когда треснула скорлупа? Мои мысли выросли, я их боюсь. Держи меня.
— Мне нравятся большие мужчины. Лучше ты меня держи.
В первый день Ланарк отказывался от пищи, объясняя это тем, что переел накануне. На следующее утро за завтраком, пока Рима ела, он разрезал бледную колбасу у себя на тарелке на тонкие ломтики, а потом попытался их спрятать, поставив сверху пустую тарелку Римы.
— Что с тобой? Ты заболел? — спросила она.
— Через день-два буду в порядке.
— Позовем лучше доктора.
— Нет необходимости. Как только мы покинем институт, я буду здоров.
— Ты говоришь загадками. Что ты скрываешь?
Рима допрашивала его полтора часа, умоляла, угрожала и, наконец, отчаявшись, вцепилась ему в волосы. Он оборонялся, и схватка перешла в любовное сражение. Позднее, когда он лежал спокойно и ни о чем не думал, она пробормотала:
— А лучше бы ты все-таки признался.
Новый спор катился на него, как тяжелый валун.
— Я скажу, если ты пообещаешь, что не перестанешь есть.
— Конечно, не перестану.
— Тебе известно, что свет и тепло институт вырабатывает из таких больных, какой была ты. Ну вот, а пищу получают из пациентов с другим заболеванием.
Ланарк тревожно следил за Римой, опасаясь, что она вскрикнет. Она спросила с задумчивым видом:
— Этих людей не убивают намеренно?
Он вспомнил девушку-катализатора, но решил о ней не упоминать.
— Нет, но медработники вылечивают не так много народу, как утверждают.
— Но без них больным все равно пришлось бы плохо.
— Наверное. Думаю, да.
— Как бы то ни было, если я откажусь от пищи, я умру, а вылеченных не прибавится. Так почему я не должна питаться?
— Я хочу, чтобы ты питалась! И взял с тебя такое обещание.
— А почему ты не хочешь есть?
— Этому нет логического объяснения. Меня останавливают инстинкты, предрассудки. Но не беспокойся, я вполне могу продержаться без пищи еще два или три дня.
— А я нет! — глядя ему в глаза, выкрикнула Рима.
— Но я хочу, чтобы ты ела.
— И тогда ты будешь меня презирать.
Ланарк смутился.
— Нет, не то чтобы я тебя запрезирал…
Отвернувшись, она сказала холодно:
— Правильно. Я тоже не буду есть.
В течение долгих часов Рима лежала молча и неподвижно. Когда санитарка принесла ланч, она от него отказалась.
После полудня в окне виднелись густой жемчужный туман и крохотное ярко-белое солнце. Ланарк чувствовал, что Рима не спит. Он попытался ее обнять, но она стряхнула его руку.
Ланарк резко спросил:
— Ты понимаешь, что согласиться есть эту пищу для меня значит потерпеть поражение, которое я никогда не забуду?
Рима молчала. Вынув радио, Ланарк сказал ему:
— Доктору Ланарку требуется переговорить с доктором Манро.