— Прошу прощения. В списке персонала отсутствует доктор по фамилии Ланарк.

— Но доктор Манро меня спас. Я отчаянно нуждаюсь в его совете.

— Прошу прощения, мистер Ланарк, у доктора как раз закончился рабочий день. Утром после завтрака я обязательно передам ему вашу просьбу.

Ланарк положил радио и начал покусывать сустав большого пальца. Когда санитарка принесла ужин, он стал уговаривать Риму, чтобы она поела без него, но она снова попросила унести еду. Ланарк встал и долго бродил по палате, потом вернулся в кровать и устало лег на спину.

— Не волнуйся. Я буду есть.

Вскоре ее рука обвилась вокруг его талии. Рима нежно поцеловала его между лопаток и прижалась грудью к его спине, животом — к его ягодицам и ногами — к его ногам. Так, в тесном соединении, как пара ложек в ящике, они пролежали до утра.

Их разбудила санитарка, которая привела в порядок постель и помогла Риме вымыться. Ланарк, успокоенный и счастливый, побрился и вымылся в туалете. Проголодав два дня, он очень хотел есть и был рад предлогу нарушить обещание, данное самому себе, тем более что Рима не держалась победительницей, а проявляла нежность и благодарность. Когда он вернулся к перестеленной кровати, санитарка принесла завтрак и поставила у его коленей тарелку с маленькой и прозрачной розовой полусферой. Ланарк посмотрел на еду, схватил нож и вилку, потом взглянул на Риму, которая ждала, не сводя с него глаз. Ощутив холод и одиночество, Ланарк вернул тарелку со словами:

— Не могу. Я собирался поесть и хотел, но нет, не могу.

Рима тоже отдала санитарке тарелку, потом отвернулась и заплакала.

Санитарка сказала:

— Ну прямо как дети малые. Как вы поправитесь, если не будете есть?

Она увезла тележку, и тут ожило радио. Ланарк повернул выключатель.

— Это вы, Ланарк? — быстро спросил Манро.

— Да. Когда мы можем отбыть, доктор Манро?

— Как только ваша спутница окрепнет и сможет ходить. Для этого достаточно еще четыре дня отдыхать и усиленно питаться. Что я слышу? Рыдания?

— Да, видите ли, мы не можем есть больничную пищу. Вернее, я не могу, а она не хочет.

— Вот незадача. Что вы собираетесь делать?

— Нельзя ли где-нибудь достать приличную еду?

В голосе Манро послышались сердитые ноты:

— На каком основании вы требуете себе лучшую еду, чем та, которой довольствуемся мы все, в том числе даже лорд директор? Как я уже говорил, институт изолирован.

— Тем не менее некое существо шлет сюда тонны дорогостоящего оборудования.

— Это другое дело, оборудование предназначено для проекта экспансии. Не говорите о том, чего не понимаете. Если вы с вашей спутницей желаете покинуть институт, придется есть, что дают, и не идти против потока.

Радио замолкло. У Ланарка снова, еще сильнее, чем прежде, засосало под ложечкой. От голода, а вдобавок от огорчения из-за слез Римы он почувствовал себя совсем несчастным. Сложив руки на груди, Ланарк громко сказал:

— Пусть все остается как есть, пока дела не сдвинутся или в лучшую, или в худшую сторону.

Рима обратилась к нему с криком: «Что ты за дурак!» — и прошлась ногтями по его лицу. Он спрыгнул с кровати и яростно бросил:

— Лучше я уйду, тогда ты сможешь есть! Скажи только слово — и избавишься от меня навсегда!

Рима натянула на голову покрывало. Ланарк надел халат, вышел из-за ширм и стал бесцельно мерить шагами палату. Потом он вернулся и сказал спокойно:

— Рима, прости, что я на тебя накричал. Я повел себя грубо и эгоистично. И все же, если бы меня не было, ты бы, наверное, смогла нормально питаться. Что, если я удалюсь на пару дней? Обещаю вернуться.

Она оставалась под покрывалом, словно ничего не слышала. Ланарк присоединился к ней и задремал.

Ланарк проснулся оттого, что кто-то пихнул его в голень. Рима все так же не высовывала головы из-под покрывала, однако на кровати сидела высокая прямая фигура в черной сутане. Ланарк поднялся. Это был монсеньор Ноукс. Покусав нижнюю губу, он произнес:

— Извините за вторжение, но, кажется, дело не терпит отлагательств. — Голос его звучал спокойно и безразлично, и можно было подумать, что обращается он к коричневому чемодану, стоявшему у него на коленях. Прежде чем Ланарк придумал, что ответить, Ноукс продолжил: — Некто — имен называть не буду — рассказывал вам, конечно, о том, что я пользовался здесь в свое время немалой властью. Фактически я был директором института, хотя тогда должности назывались иначе. Но неважно. От прежнего статуса я сохранил лишь одну привилегию: посещать церковные конференции на тех континентах, где связь между кормлением и убийством людей не столь очевидна. Благодаря этому у меня оказался небольшой набор деликатесов, который может вам пригодиться. Я слышал, что вы отказываетесь от нашей еды.

Рима, поднявшись, оперлась на плечо Ланарка, и оба наблюдали, как Ноукс раскрыл свой чемодан и выложил на покрывало:

картонную коробочку сыра с красными коровами и зелеными лугами на наклейке большую плитку шоколада в золотой фольге пакет с финиками колбасу салями длиной фута в два жестянку равиоли четыре пузатых бутылочки крепкого портера жестянку абрикосов ломтиками бутылочку вишневого ликера банку сгущенки жестяную банку копченых устриц большой бумажный пакет с сушеным инжиром столовые приборы тарелки консервный нож.

— Как вы добры! — вскричала Рима и тут же принялась за инжир.

— Вы порядочный человек, — горячо подхватил Ланарк, открывая коробочку сыра.

Ноукс, наблюдая за ними с чуть заметной задумчивой усмешкой, проговорил:

— Каннибализм всегда был главной проблемой человечества. Когда у церкви была власть, мы старались умерить аппетиты прожорливых классов, регулярно подкармливая паству кровью и плотью Христовой. Не стану уверять, будто духовное сословие всегда придерживалось аскетизма, однако многие из нас некоторое время кормились исключительно от доброхотных даяний. С тех пор как институт объединился с советом, можно подумать, что половина континентов питается другой половиной. Человек — это пирог, сам себя выпекает и поглощает, и рецепт этого блюда — разделение.

— Вы очень к нам добры. Мне хотелось бы хоть чем-нибудь вас отблагодарить.

— Вы можете. Однажды я обратился к вам с просьбой, но вы не захотели.

— Вы просили, чтобы я предостерегал людей против института.

— Я просил, чтобы вы всех и каждого предостерегали против института.

— Но, монсеньор Ноукс, мне это не под силу, я слишком слаб. Когда я покину институт, я, конечно же, стану разоблачать его в частных беседах и голосовать на выборах за партии ему оппозиционные, но чтобы вести какую-либо работу, у меня не хватит времени. Мне придется зарабатывать себе на хлеб. Простите меня.