Черная Вдова улыбалась пленнику.

Зачарованный зрелищем, мальчик не сообразил, что без труда различает цвета в кромешной тьме. Зрение становилось все острее. Впервые Крашу пришло в голову, что Черная Вдова по-своему красива. Прелесть давно минувших эпох человек воспринимал как уродство, способное свести с ума.

Помедлив, Вдова начала протискиваться в темницу целиком. Гибкое тело искрилось крошечными блестками; текло струей лунного света, просеянного сквозь решето облаков. Вот объявилась первая пара лап с цепкими и длинными, почти человеческими пальцами; вторая пара… третья…

Смертоносный хвост плетью обжег стену, сворачиваясь в тугой клубок, чтобы случайно не задеть мальчишку. Черная Вдова оказалась рядом. Краш чувствовал на лице прохладное, отнюдь не смрадное дыхание твари. Всякий раз он ждал зловония – и всякий раз удивлялся, не ощутив его.

Мускус и тлен.

Никто не смог бы сказать, была ли Черная Вдова, реликт далеких эонов, по-настоящему живой с точки зрения теперешнего мира.

Раздвоенный язык коснулся лица Краша, слизывая грязь и пот. Скользнул ниже: шея, грудь, живот… Мальчик без лишней спешки поворачивался, давая Вдове возможность облизать пленника с ног до головы. Скажи кто в деревне, что Крашу придется мыться подобным образом – он бы счел, что собеседник рехнулся. Впрочем, еще вопрос: насколько сохранял здравый рассудок сам Краш, подставляя тело ласкам "вдовьего" языка?

Закончив мытье, Черная Вдова отстранилась. На Краша глянул круглый, светящийся медовой желтизной глаз. Провал зрачка пульсировал, меняя форму. В темной пучине клубился рой бриллиантовых пылинок, словно там плясали тайны Вселенной, затягивая чужую душу в омут. Невероятным усилием Краш опустил глаза, уставясь в пол – как раз в тот момент, когда Вдова мигнула, обрывая наваждение.

"Она поняла! Поняла, что я не выдержу ее взгляда…"

Похоже, тварь испытывала к узнику привязанность сродни материнской. Страшней всего было то, что узник начинал отвечать ей взаимностью. Слипшиеся волосы на голове Краша встали дыбом. Нет, только не это! Он согласен терпеть ласки Черной Вдовы, но любить монстра-людоеда?! Мальчик вызвал в памяти образ своей матери, которой не видел с момента нападения на деревню. Тело твари придвинулось, окружило, прижимая его к себе – и материнский образ, не оформившись до конца, канул в небытие.

Наступило время кормления.

Гладкие аспидно-черные чешуйки на брюхе Вдовы встопорщились, раздвигаясь и щекоча тело Краша. Меж ними выдвинулись десятки плотных мясистых бугорков. Краш медлил, хотя голод и жажда усилились. Инстинктивно он старался оттянуть главный момент, зная, что не выдержит – рано или поздно припадет губами к одному из сосцов. Объявляясь в пещере, тварь дала понять узнику, что от него требуется. Голод и напор чужой воли толкнули Краша на этот безумный шаг. Его едва не стошнило от омерзения. Он сделал пять-шесть глотков – и Черная Вдова, почуяв состояние "приемыша", убралась из темницы.

В следующие разы было легче.

Теперь Краш с нетерпением ждал очередного визита Вдовы. Вязкий, кисло-терпкий сок вызывал у него рвотные позывы при первом глотке, но мальчик легко подавлял их, продолжая сосать. Вскоре он отваливался от брюха твари, как сытая пиявка. Глаза слипались, и Краш уже не видел, как хозяйка Шаннурана покидает пещеру.

Он спал.

* * *

…Пленников волокли по тоннелям, в липкой темноте. Наконец впереди замерцал призрачный зеленоватый свет. Живым ручейком процессия влилась в чашу подземного зала. Колоссальный купол терялся в вышине. Сталактиты и сталагмиты торчали клыками Левиафана, звеня капелью. Кое-где они срослись в причудливые колонны, соединив пол и потолок. Стены покрывала губчатая масса, напоминая плесень, разросшуюся в теплом и влажном климате. Холодные сполохи образовывали над головами перламутровое облако. В его отблесках а'шури походили на толпу восставших из гроба мертвецов – нагие, коренастые, с бледными, исполненными сладострастного ожидания лицами. Гнилостное мерцание плесени являлось единственным светом, который выносили их глаза. Слитное дыхание толпы служило фоном для музыки, ритмичной и заунывной. Краш не сразу увидел в руках у ближайших а'шури тугие бурдюки, откуда торчали короткие, толстые трубки. В первый миг он решил, что это какие-то животные. Его передернуло от отвращения: а'шури подносили "животных" ко рту и дули в них!

А бурдюки гнусаво ныли в ответ.

Пленников подвели к алтарю. Выстроили вдоль сторон каменного треугольника, испещренного рунами: взрослых – отдельно, малышей – отдельно, и наконец – детей постарше. Рокот усилился, плесень на стенах вспыхнула ярче. Сильный, неожиданно глубокий голос затянул:

– Х'орбар фузган!

– А'шур ниган! – откликнулась толпа.

– Х'орбар фузган!

– А'шур ниган!..

Во мраке одного из тоннелей что-то шевельнулось. Вглядываясь в темноту, Краш мельком отметил, что а'шури избегают толпиться у этого тоннеля. От него к алтарю вел широкий проход, освобожденный толпой. Мигом позже тоннель вспучился расцветающим черным лотосом, рождая создание, какого Краш не видел в самых кошмарных снах. Шестилапый гигант, длиной в тридцать локтей, извиваясь всем телом, двинулся к алтарю. Вокруг головы чудовища покачивался венчик щупальцев. Хвост разделялся на семь змеевидных отростков, каждый из которых оканчивался смертоносным жалом, на манер скорпионьего. В пасти влажно блестели кроваво-красные клыки. Тварь растягивала удовольствие, наслаждаясь беспомощностью жертв. Пленников парализовало страхом, а может быть, гипнотическим взглядом демона преисподней.

– Х'орбар фузган! – возликовала толпа.

Краш закрыл глаза, чтобы не сойти с ума. Дальнейшее он мог только слышать. Шелест чешуи, вкрадчивый скрежет когтей по камню пола. Смолкла музыка, терзающая нутро. Тишина не принесла облегчения. Тело, покрывшееся "гусиной кожей", сотрясал озноб. Сдавленный, полузадушенный крик – и всхлип, краткий и влажный. Не думать, не пытаться даже представить, что означают эти звуки! Гул толпы…

Мокрый и гибкий хлыст коснулся груди. Краш перестал дышать, желая поскорее умереть. Мальчик представил, как тварь разевает пасть – и сознание не выдержало. Тьма под веками сменилась мраком беспамятства.

Позже он ненадолго пришел в себя. Хозяйка Шаннурана исчезла, вместе с ней исчезли и остальные пленники. А над Крашем творили обряд, изощренный и причудливый. Седой а'шури, распластав мальчика на алтаре, покрывал его грудь и живот тайными письменами. Гудели бурдюки с трубками; вспыхивали и гасли пятна плесени на стенах. Десятки горящих глаз окружали Краша, смрадно-приторный дым туманил разум – и вновь смыкались края обморока…

* * *

Разбудил Краша скрежет двери. Спал он недолго, и был все еще сыт. Что-то случилось? Любое, самое незначительное происшествие волшебным образом превращалось для мальчика в событие, нарушая унылое однообразие дней. Задержавшись в проеме, тюремщик внимательно оглядел пещеру. По пленнику он лишь скользнул беглым взглядом. Кажется, а'шури ожидал увидеть здесь…