Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока не растаяла до конца.
Вульм вышел из-за угла. Нет, годы никуда не делись. Да и Симону Пламенному вряд ли нужна помощь. Возраст помутил твой рассудок, Вульм из Сегентарры. Ты делаешь глупости, жалкий, сентиментальный старик, а значит, долго не проживешь.
Он встал рядом с магами – и взялся за Свиное Шило.
Камни бьют в стену. Камни бьют в тело.
Каждое попадание – изменение.
Корчась под ударами, истекая кровью, Танни радуется. Он знает: калеча плоть, камни делают ему подарок за подарком. Превращают в иное, могучее существо. Грузчик? Воин! Он встанет с мостовой, и встанет в гневе и ярости. С хищным мечом в руке. С багровым глазом во лбу. С огнем, накинутым на плечи, словно плащ. Три старца, явившись из зимней стужи – не в смертной ли судороге разума? – соединят усилия, превратятся в одного беспощадного убийцу, и звать мстителя будут Танни. Какая-то заноза кроется в этой прекрасной будущности, мешая поверить до конца. Саднит, отравляет душу сомнением. Танни – воин! – вырывает занозу с корнем. Он отомстит за отца! Он отомстит за Эльзу.
Он…
Тепло. Жарко.
Что-то давит на лоб. Нет, не ладонь сивиллы.
Отец!
…Эльза!
Страх упал с небес, вцепился когтями, окутал душными крыльями. До одури, до смертного озноба Танни боялся открыть глаза. Всего лишь миг назад он лежал на обледенелом булыжнике, под градом камней, и ничего не боялся, мечтая о мести. И вот – лежит на мягком, в тепле, задыхаясь от дурных предчувствий. Тряпье, подумал он. Бросили на пол, как для собаки. Или расщедрились на топчан? Лоб холодила мокрая повязка. С осторожностью зверька, угодившего в западню, мальчик принюхался. Он боялся выдать себя даже трепетом ноздрей. Запах жилья. Печная гарь, смолистые поленья. Ухо болит. Ой, как болит! Ноет, дергает. Спина тоже болит. И бедро. Губа распухла, как оладья. Во рту – острое, злое. Царапает. Голова? Голова, вроде, ничего. И отрезанные пальцы на ногах вспомнили, хвала Митре, что их нет…
– Хитрец. Это хорошо.
– Почему?
– Хитрецы живучи…
– Ну, не знаю.
– Хватит притворяться, парень. Посмотри на меня.
Веки дрогнули. Зрячий глаз слезился, мешая как следует разглядеть человека, раскусившего нехитрый обман. Танни моргнул, слезы потекли на щеку. Над ним склонился старик – тот, у кого лицо из разных половинок. Значит, троица – не бред помраченного рассудка. А мерцающий карбункул во лбу старика? Лоб незнакомца вновь скрывала кожаная повязка. Танни с ужасом представил, как она чернеет, обугливаясь, открывая камень-пожар, вросший в кость и мозг.
– Вы…
– Я. Что ты хочешь сказать еще?
– Вы меня спасли?
Осколок переднего зуба оцарапал язык.
– Спас, – кивнул старик без особой приветливости.
– Я…
– Ты мне благодарен. Верю. Ты мне благодарен так, что у тебя нет слов. И в это верю. Урок первый: не спеши благодарить, даже если тебя удержали на краю пропасти. Иногда пропасть – спасение, а спасение – кошмар. Как тебя зовут?
– Танни… Натан.
До сих пор все звали его Танни. Но он больше не ребенок. Отец погиб, теперь Натан – старший мужчина в семье. Пусть старик зовет его полным именем. Даже если старик – сумасшедший.
– Сесть сможешь?
Вместо ответа Танни – нет, отныне и навсегда Натан – сел. Тело откликнулось многоголосьем боли. Комната завертелась колесом. У окна в кресле, свесив подбородок на грудь, дремал второй старик – высоченный, лысый, древнее руин. Единственный, кто остался недвижен, как гвоздь, вокруг которого вертится мир. Это он сомневался в живучести хитрецов – и, должно быть, имел на то веские основания.
– Голова кружится?
Старик с повязкой на лбу видел мальчика насквозь.
– Все, уже прошло.
– Врешь. Значит, соображаешь. Я прав?
– Наверно…
– Соображай, парень. От этого зависит твоя жизнь.
– Я понял, – Натан проглотил комок в горле. – Я понял, господин.
– Зови меня Циклопом.
– Хорошо, господин Циклоп. Вы маг?
– Нет, – придвинув табурет, Циклоп сел напротив. – Теперь спроси, добрый ли я человек? И я снова отвечу: нет. Я тебя спас не по доброте душевной. Заруби себе это на носу, хитрец Натан. Ты мне нужен. Вслушайся в мои слова. В них звучит все добро нашего славного мира: «Ты мне нужен!» Большего я тебе предложить не смогу.
– Зачем я вам нужен, господин Циклоп?
В жарко натопленной комнате Натану сделалось зябко. Он едва совладал с дрожью. Руки старика лежали на бедрах, и были вовсе не старыми. Гладкая, упругая кожа; сильные пальцы музыканта. Эти руки скорее принадлежали мужчине средних лет. В сравнении с морщинистым, странноватым лицом… Словно подслушав чужие мысли, Циклоп сцепил пальцы обеих рук на колене.
– Боюсь, ты последний из изменников Тер-Тесета.
– Последний?!
– Если спасся еще кто-то, он сейчас за сто лиг отсюда. Забился в такую нору, что и днем с огнем не отыщешь. А ты – вот он. Хоть режь тебя, хоть с кашей ешь.
– Что вы хотите со мной сделать?
– Еще не знаю, – Циклоп задумчиво поскреб подбородок. Под его взглядом мальчик чувствовал себя тушкой кролика под секачом умелого повара. – Ты только начинаешь меняться. Это кстати. Грозный Митра, как же это кстати! Я буду за тобой наблюдать. Буду тебя изучать. Возможно, ставить опыты…
– Опыты? Это как?
В ожидании ответа Натан весь покрылся испариной. Циклоп, как нарочно, не спешил. Встал, прошелся по комнате. С помощью кочерги открыл раскаленную печную дверку, подбросил поленьев в огненное нутро. Вернулся, снова взгромоздился на табурет.
– Опыты и пытки – родные братья. И те, и другие бывают болезненными. И те, и другие ставят одну задачу: постижение истины. Так говорила Инес ди Сальваре, а она знала толк в истине. Где кроется истина, хитрец Натан? В сердцевине. Значит, – Циклоп сунул в руки мальчику жестяную кружку, доверху полную рябинового чая. Чай остыл, был еле-еле теплым, – нужно узнать, что творится у человека внутри.
– Вы будете меня резать?!
Чай выплеснулся мальчику на ноги. Был бы кипяток – ошпарил бы, как пить дать. С минуту Натан, да и Циклоп – тоже, смотрели на кружку. Жесть уступила давлению, от пальцев остались глубокие вмятины. Еще чуть-чуть, и Натан скомкал бы посуду в кулаке.
– Резать? Хорошая идея, – кивнул Циклоп. Казус с кружкой, судя по всему, позабавил его. – Но не сразу. Посмотрим, что мне удастся выяснить менее радикальными способами.