– Представляю, как вы веселились, – кивнул Журин, – просто роман с продолжением…

– Не совсем. На бюро горкома всех наказали – прокурора, судью, начальника милиции, работников суда, сотрудников милиции. Все было понятно и ясно. Они виноваты и должны понести наказание. Проект решения был готов заранее, как обычно в таких случаях. Но в самом конце заседания решили предоставить слово заместителю секретаря партийной организации прокуратуры, который вообще в это время находился в Ленинграде. Он должен был выступить с осуждением своих товарищей и сесть на место. Больше ничего. Конечно, заседание бюро горкома шло на русском языке, а этот работник прокуратуры плохо говорил по-русски. В результате он вышел и пытался что-то пробормотать, вызвав смех у присутствующих. Секретарю горкома это не понравилось.

«Вы не понимаете, где находитесь?» – грозно спросил он.

«Понимаю, – ответил несчастный. – Очень понимаю и говорю, что они нехорошо так сделали».

В зале снова раздался смех. Секретарь горкома не хотел, чтобы такое важное дело превращалось в балаган.

«Вы не сожалеете о случившемся?»

«Очень жалею. Их жалею», – окончательно запутался несчастный.

Кончилось все тем, что дело этого заместителя секретаря было тоже рассмотрено. Ему объявили строгий выговор, с занесением в учетную карточку, с формулировкой «неискренне сожалел о случившемся».

– Неужели правда? – расхохотался Журин.

– Абсолютная, – мрачно ответил Эльдар. – У нас самым страшным партийным обвинением было «проявил неискренность». Вот так.

– Это уже настоящий цирк, – сказал Журин. – В таком случае, остается только радоваться, что Михаил Сергеевич начал перестройку. Какая гениальная формулировка – «неискренне сожалел о случившемся». Нет, я это обязательно запомню.

– А сколько людей пострадали в результате непродуманной антиалкогольной кампании, – вспомнил Сафаров. – Только потому, что члены партии пытались нормально отметить свадьбу или рождение детей, их строго наказывали. Это при том, что в Азербайджане просто не было вытрезвителей. У нас считается неприличным напиваться до скотского состояния, и, если даже ты перепил, твои друзья и знакомые всегда отвезут тебя домой. Но придумали дурацкие «безалкогольные» свадьбы и торжества. Нужно было видеть недовольство людей.

– Это сознательная политика, – возразил Журин, – у нас здесь тоже организовали общество по борьбе за трезвость. Мы даже Новый год встречали с лимонадом от страха, что кто-то донесет. Потом все успокоилось.

– Вот так мы и живем, – негромко пробормотал Сафаров, – вечное фарисейство, пытаемся приспосабливаться, меняемся вместе с «генеральной линией партии». А может, это неправильно? Может, нужно жить, как тебе хочется, и вести себя, сообразуясь с нормами обычной человеческой морали?

– И коммунистической нравственности, – быстро добавил Журин, покачав головой. – Сейчас просто другие времена, дорогой Эльдар. Вспомни, какие сложности были в тридцатых, когда каждый мог ожидать появления «черного воронка» у своего дома. Потом сороковые, когда после войны началась борьба с безродными космополитами. Потом пятидесятые, когда так решительно разоблачался культ личности Сталина. Все до сих пор восхищаются смелостью дорогого и незабвенного Никиты Сергеевича. А ведь он был обычным самодуром, что очень ярко продемонстрировал потом, на встрече с интеллигенцией. И весь его пафос был против Сталина, которого он всю свою жизнь боялся и не любил. Потом начались «застойные» брежневские времена. Нет, спасибо дорогому Михаилу Сергеевичу за все, что он для нас сделал, – повысил голос Журин. – Новое мышление, гласность, демократизация, перестройка. Где бы мы были без всего этого? Спасибо родной партии! – Он явно ерничал.

Эльдар грустно промолчал. Через час он позвонил в Центральную контрольную комиссию и попросился на прием. Ему предложили зайти завтра утром. Вечером Журин ушел раньше обычного, он должен был встретиться с секретарем партийной организации прокуратуры. Эльдар сидел один, когда раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.

– Я вас слушаю. – На другом конце молчали. – Алло, – недоуменно повторил он, – говорите, я вас слушаю.

Неужели кто-то решил таким образом его напугать? Они должны понимать, что любой телефонный звонок в ЦК КПСС можно сразу вычислить.

– Здравствуйте, Эльдар, – услышал он знакомый голос и замер от неожиданности. Это была Светлана. Светлана Скороходова, супруга посла, с которой он так безуспешно пытался связаться несколько месяцев.

– Здравствуйте, Светлана Игоревна, – быстро ответил Эльдар. – Я так рад, что вы мне позвонили.

– Я еще в Швейцарии, – сообщила она, – и решила вам позвонить прямо отсюда.

– А я вам звонил в посольство.

– Знаю. Муж мне говорил. Но я подумала, что нам лучше не разговаривать. После всего случившегося…

Сафаров нахмурился. Непонятно, о чем она говорит. Что именно могло случиться между ними? Ему казалось, что у них чистые и доверительные отношения.

– Извините, я не совсем вас понял.

– Когда арестовали Леонида Наумовича, – пояснила Светлана, – мне передали, что это вы организовали его арест. Конечно, я была потрясена, ведь это я познакомила вас со своей семьей. И вы так нехорошо поступили…

Погибший Вячеслав Томин был братом Светланы, а жена Томина была сестрой Ванилина, с которой они собирались разводиться. Другая сестра Ванилина была замужем за банкиром Эпштейном, который, по убеждению Сафарова, и организовал убийство своего родственника. И теперь Светлана обвиняла его в том, что он способствовал аресту банкира.

– Вы ничего не знаете, – горько проговорил Эльдар. – Поверили Ванилину и не стали со мной разговаривать. Нужно было хотя бы попытаться меня выслушать.

– Когда арестовали Леонида Наумовича, – повторила она, – мне сразу сообщили, что это вы лично все организовали. У нас и без того в семье был траур после смерти Вячеслава. Можете себе представить, в каком состоянии мы все оказались, когда арестовали еще и другого родственника. Вы наверняка ошиблись. Я знакома с Леонидом Наумовичем много лет. Это обаятельный и милый человек. Именно после этого я не захотела больше с вами разговаривать, – призналась Светлана.

– Как вы могли поверить! – воскликнул Эльдар. – Все было совсем не так, как вам рассказали. Давайте встретимся, и я вам все объясню…

– Не знаю, – засмеялась Светлана, – мы не скоро вернемся в Москву. Извините, я не думала, что решусь позвонить вам после всего случившегося. Но мне было важно услышать ваши объяснения. Извините еще раз. До свидания.

– Подождите! – крикнул Эльдар, но она уже положила трубку.

Теперь понятно, почему она так неожиданно исчезла и не отвечала на его звонки. Считала его просто предателем, который втерся в доверие и организовал арест банкира. Нужно было ей все сразу объяснить, а он лепетал какие-то глупости. Эльдар с сожалением посмотрел на телефон. Может, она дома и лучше прямо сейчас ей перезвонить? Нет, нельзя. Куда звонить? Опять в посольство? А если не она возьмет трубку? Снова придумывать сказку про арестованного банкира? Ну, да, конечно. Никакой Ванилин ей ничего не говорил. Он сам сообщил о случившемся ее мужу. Рассказал о хищениях в банке на огромную сумму. Он тогда просто смутился, смешался, не знал, что говорить, когда муж взял трубку, поэтому сейчас звонить невозможно. Если ее муж снова возьмет трубку, а в посольстве обязательно позовут к телефону самого посла, то он не сможет вразумительно объяснить ему, зачем нужна его жена. Будь оно все проклято, как глупо получилось. Он считал, что заслужит ее благодарность за раскрытие убийства ее брата. А получилось, что выступил чуть ли не в роли подлеца, втершегося в доверие к ее семье. Как это обидно.