Она села так элегантно, будто они находились в гостиной.

Он вдруг понял, какая она отличная телеведущая, или была ею. Никакой суеты или неуверенности и всегда владеет собой.

— У вас мокрые волосы. Плавали?

— Да, в маленькой лагуне есть прекрасный пляж километрах в пяти отсюда на том берегу, — показала она.

— Не говорите, что прошли десять километров сегодня! — Он сильно удивился.

— Нет, к стыду моему признаюсь, что туда и обратно меня довезла Вонни. Мы встретили там Дэвида, он молодец, взял напрокат велосипед. Мне кажется, Томас, что море здесь гораздо привлекательнее, чем где бы то ни было.

— Гораздо лучше, чем в Калифорнии. Там все слишком плоско. Красивые закаты, но нет такого прибоя, игры цветов и красок, как здесь.

— Что говорить о море в Германии, ледяном у берегов Голландии и Дании. Конечно, оно не такое, как здесь. Неудивительно, люди в восторге от здешних мест. Хочу сказать, море должно быть отражением неба, но не говорите мне, что вода вовсе не синяя.

— «Кати свои волны, о темный и бездонный океан, волнуйся и кипи»! — процитировал Томас.

К его удивлению, Эльза продолжила:

— «Сто тысяч кораблей в твоих пучинах тонут; руинами покрыта суша. Власть человека только до брегов твоих…»

Он посмотрел на нее, раскрыв рот:

— Вы знаете наизусть английские стихи. Как смеете вы быть столь образованны!

Эльза рассмеялась, польщенная похвалой:

— В школе у нас был учитель, который любил Байрона, думаю, он был просто влюблен в него. Если бы вы выбрали другого поэта, я бы не смогла блеснуть знаниями!

— Но я серьезно, потому что из немецкой поэзии я не знаю ни строчки. Да что там говорить о немецкой поэзии? Я не знаю не единого немецкого слова.

— Нет, знаете. Вы сказали «wunderbar»[5] и «prosit»[6] вчера вечером, — успокоила она его.

— Думаю, прошлым вечером «prosit» говорили слишком часто, как это обычно бывает… Ох, вспомнил еще одно немецкое слово — «reisefieber».

Эльза залилась смехом:

— Какое замечательное слово вы знаете… откуда оно у вас?

— Оно означает «дорожная лихорадка», не так ли? Когда паникуешь в аэропортах и на железнодорожных вокзалах.

— Именно так, Томас. Воображаю, что вам это известно! — Он произвел на нее впечатление.

— У нас на факультете был парень, который вечно возникал с такими словами. Я запомнил.

Они беседовали так непринужденно, словно знали друг друга всю жизнь.

Неудивительно, что рыбаки приняли их за старых друзей.

Вонни подъехала в фургоне к дому Марии, которая сидела за столом с пустой чашкой кофе.

— Чем дальше, тем труднее, а не легче, — проговорила она. — Мне казалось, что это Манос вернулся на своей машине.

— Конечно, труднее, воспоминания тонут, отчего еще тяжелее. — Вонни повесила ключи на крючок на стене и поставила на стол чайник с горячим кофе, который купила в таверне через дорогу, и немного пахлавы.

Мария подняла на нее заплаканное лицо.

— Ты всегда знаешь, что нужно людям, — сказала она с благодарностью.

— Вовсе нет. Я? Да у меня вечно все не так, и ошибок делаю больше всех, вместе взятых в Агия-Анне, — возмутилась Вонни.

— Что-то не припомню, — возразила Мария.

— Это потому, что ты слишком молода. Мои самые впечатляющие ошибки я совершила еще до твоего рождения.

Вонни прошлась по кухне, подбирая вещи то там, то здесь, вымыла чашки, непроизвольно наводя порядок, и наконец села.

— Как красиво вчера танцевали. Ему бы понравилось, — сказала она.

— Знаю. — Мария снова заплакала. — Вчера вечером я чувствовала себя сильной, словно дух его был еще там. А сегодня это чувство пропало.

— Оно может вернуться, если выслушаешь и примешь мой план. — Вонни подала ей кусок бумажного полотенца вытереть слезы.

— План?

— Да, хочу научить тебя водить машину.

Мария слабо улыбнулась сквозь слезы:

— Водить машину? Я — сесть за руль? Вонни, хватит шутить. Манос не позволил бы мне даже подержать ключи от фургона.

— Но теперь он бы хотел, чтобы ты водила машину. Уверена, хотел бы.

— Нет, Вонни, не хотел бы. Он бы подумал, что я убьюсь не только сама, но и покалечу всех в Агия-Анне.

— Ну что же, мы докажем, что он не прав, — заверила ее Вонни, — потому что для твоей новой работы ты должна научиться водить машину.

— Работы?

— О да, ты должна помочь мне с магазином, не так ли? И для этого надо будет ездить в такие места, как Калатриада, и закупать там товар. Избавь меня от тряски в автобусе.

— Но, Вонни. Ты же можешь ездить туда на фургоне, вон он стоит…

— Нет. Я не могу. Маносу это не понравится, он так долго и трудно собирал на него деньги, что не захочет отдать просто так. Нет, он будет гордиться, если ты начнешь работать на нем.

Удивительно, но Мария заулыбалась, теперь совершенно искренне. Словно снова увидела его дух в доме, будто вновь она старалась для него, как делала всегда, когда он был жив.

— Верно, Манос, ты будешь доволен, — сказала она.

Дэвид повстречал их во время урока вождения на большом пустыре на вершине городского холма.

— Сига, сига! — кричала Вонни, когда фургон трясло и кидало.

— Что значит «сига»? Я часто слышу это, — заинтересовался Дэвид.

— Думаю, так, как теперь, тебе его слышать еще не доводилось. — Вонни вылезла из машины, вытерла лоб и несколько раз глубоко вздохнула. Мария сидела, вцепившись в руль так, словно руки ее приклеились к нему. — Это означает «потише». Но леди не понимает.

— Это жена Маноса, не так ли? — Дэвид присмотрелся к женщине за рулем.

— Бог свидетель, я никогда не считала себя способной в этом деле, но в сравнении с ней я просто чемпион «Формулы-1», — пожаловалась Вонни, закрыв глаза.

— Ей надо научиться водить? — спросил Дэвид.

— Сегодня утром я так и думала, а теперь не уверена. Но, конечно же, кто-то потянул меня за мой длинный язык, и вот приходится возиться со всем этим, — вздохнула Вонни.

— Я научил маму водить, когда никто не мог. Три школы вождения отказались от нее, — произнес Дэвид медленно. — Может быть, мне попробовать?

— Как ты это сделал? — В глазах Вонни мелькнула надежда.

— Я был очень терпелив. Ни разу не повысил голос и тренировал ее часами.