Это был одноэтажный, как большинство гольдингенских зданий, домик, и двор его выходил на речку Алексфлусс. Граф сидел во дворе и был увлечен чтением. Ивашка во двор не вошел, а сообразил, где улица пересекает Алексфлусс, перебежал по мосту на другую сторону и нашел удобное для наблюдения место – женщины развесили выстиранное белье, и для глазастого парня щели между простынями оказались весьма пригодны. Поскольку речка была незначительной ширины – Ивашка бы ее перескочил, не задумываясь, – то и графа он видел отлично.

Эразмус ван Тенгберген сидел на стуле со своей драгоценной книжкой, поблизости бродили куры. Ивашка видел, как к нему подошел Палфейн, как кланялся, как по просьбе графа зашел в дом и вынес стакан воды. А потом появились две женщины, одетые монахинями, которых он отлично запомнил. Старый слуга Ян вытащил им из дома табуреты с сиденьями из переплетенных кожаных полос. Появилась и хозяйка – маленькая, кругленькая, в крошечном чепце и огромном переднике поверх простого коричневого платья. Она вынесла поднос, на подносе было угощение – бокалы (Ивашка вздохнул – с вином, должно быть), тарелка с печеньем, другая с каким-то неизвестным Ивашке лакомством.

Это была картинка, достойная художника: летний день; та пора, когда все цветет и зелень свежа; пестрые куры у самых графских ног; голубоглазый граф, чьи медовые кудри рассыпались по белой батистовой рубашке; склонившийся к нему седовласый слуга в черном колете; румяное лицо той бегинки, что сидит ближе к графу, и ее изящная рука, подносящая к устам золотистый бокал…

Но Ивашка художником не был, а те картины, которые ему довелось увидеть, несколько озадачили простодушного толмача: он не понимал, зачем изображать вазы с цветами и старые мельницы. Услышать беседу Ивашка все равно не мог и потому отправился изучать окрестности.

На мосту он обнаружил ту самую девицу, которая путешествовала с танцовщиками, переодевшись мальчиком. Теперь она была в женском платье с кружевным отложным воротником. Девица без зазрения совести таращилась на графа.

Обойдя дом и двор, Ивашка сообразил, где можно устроить засаду на случай, если граф будет поздно вечером возвращаться из замка. Осталось узнать – когда он соберется к герцогу Якобу.

Об этом сообщил Палфейн. Страдальцу полегчало, и он как раз вечером желал навестить герцога – тем более что его присутствие было необходимо, привезенные им танцовщики давали представление, и он желал лично представить их Якобу, который, как полагается, чем-либо их наградит из своих рук.

– Они там так готовятся! На стену расписные ткани повесили, с графскими музыкантами каждое утро отплясывали, – сказал Палфейн.

– А о чем он с бабами толковал? – спросил Ивашка. Ему казалось диким, что две молодые женщины приходят в гости к мужчине, сидят с ним, пьют вино, смеются, даже руками машут.

– Они ему свои новости рассказали. Сняли дом на Бочарной улице, звали к себе, про книжку говорили.

– Какую?!

– Брали они у него какую-то, должны были вернуть, но отдали почитать тому толстому дураку, который вокруг них скакал. Повару! Сказали – он, как бишь его… датчанин, будь он неладен!.. Арне! Точно, Арне. Так он сам эту дьявольскую книжку принесет.

– Почему дьявольскую?

– Так она называется. Про дьявола потому что.

Ивашка перекрестился.

– Ты мне сегодня вечером понадобишься, Петер Палфейн, – сказал он немного отрешенно, потому что уже соображал, как раздобыть книгу. – Помнишь, о чем мы условились? Ты – нам, мы – тебе…

До ночи следовало отыскать Шумилова и приготовить засаду.

В форбурге Ивашку уже знали – он помогал московским сокольникам обучать здешних, хотя это была немалая морока – все птичьи слова, которые были в обиходе у русских, не имели соответствия в немецком языке. Сокольники подсказали, где искать Шумилова, и Ивашка вызвал его на лестницу для короткого разговора.

– Стало быть, после ужина сразу иду ночевать к Ильичу, – уныло сказал Шумилов. – И туда же принесешь добычу. Но чтоб на рожон не переть, понял? Увидишь, что не выходит, так тут же отступай. Только мне и радости – потом из-за тебя с герцогом объясняться. Кого с собой возьмешь?

– Якушку-конюха и Никишку Жулева.

– Добро. И Петруху. Ты мне рожи-то тут не корчь! Довольно вам лаяться, миритесь, черти. Вам вместе в Виндаву скакать.

– А тебе бы, Арсений Петрович, посмотреть – будет у графа при себе этот кожаный мешок на поясе, что с книжкой. И дать бы нам знать.

– Он, сколько я понял, с тем мешком не расстается.

– Так, может, сегодня герцогу книжку отдаст? – горестно спросил Ивашка.

– Как я это могу знать? Ты вечером, когда в зале устроят потешные пляски, будь во дворе. А знак… хм, знак… Если отдаст книжку, я спущусь вниз, к соколятникам. Жди меня у них. Если не приду – стало, книжка при нем. Хотя и тут бабка надвое сказала – кто его разберет, что он притащит в своем поясном кошеле, да и притащит ли.

В замке меж тем все было готово для выступления танцовщиков – герцогский оркестр отрепетировал все их пляски, слуги повесили в торце зала полотнище, на котором был намалеван сад, окруженный домами с колоннадами, и эти колоннады уходили в невообразимую даль. За полотнищем ждали знака Длинный Ваппер, Дюллегрит, Йоос и прочие исполнители.

Три кресла ждали главных зрителей – герцогскую чету и знатного гостя, князя Тюфякина. За креслами стояло с дюжину стульев для придворных дам и кавалеров, а зрители рангом попроще могли наслаждаться искусством стоя.

Шумилов, пристойно расчесав волосы и бородку, подкрутив усы, надел лазоревый кафтан, синие порты, сапоги казанского дела, собранные из разноцветных квадратов и треугольников. Ильич потребовал украсить руки перстнями – что ж то за государев человек без перстней. Саблю Шумилов брать не стал – не на войну, чай, собрался, а на потеху. Кавалеры герцогского двора носили шпаги и, возможно, даже в постель с ними ложились, а Шумилов подчинялся закону древнего вежества: в гости идти безоружным.

Занимать стул своей особой он не пожелал, наоборот, встал подальше от плясунов. Ему нужно было видеть графа ван Тенгбергена, а не голландских скоморохов.

Граф явился, одетый весьма скромно, да он и не нуждался в роскоши – без нее все дамы сразу ему заулыбались, а герцогиня Луиза-Шарлотта пожаловала руку для поцелуя. Шумилин сразу высмотрел графский фальдрикер. На глаз этот кожаный карман был полон – и что бы мог там таскать граф, кроме своей книги? Теперь следовало не упускать ни единого движения этого красавчика.

А красавчик, поклонившись герцогу Якобу и обменявшись с ним положенными при встрече аристократов словами, премило любезничал с дамами, улыбался, целовал руки, но время от времени трогал свой кожаный кошель – убеждался, что книга на месте.

Танцы Шумилову не понравились – во-первых, музыка была какая-то скучная, во-вторых, плясуны одеты не по-человечески, ноги ставят не по-человечески, носками врозь, руки вздымают вверх не по-человечески, а словно незримую бочку обнимают; вертятся, стоя на одной ноге, лихо, да только какой в этом смысл? Словом, не потеха, а что-то совсем иное…