— Я что хотел сказать, — снова зашептал Бингл. — Вот ты говоришь, сапоги у него клевые — а если он их загнал? И пиджачок белый на руднике ему без надобности. Ты видишь хоть одного в белом пиджаке? Я не вижу…

— Беги к Дылде, — быстро приказал Лагранж. — Скажи, все отменяется. Бегом!

Бингл отполз назад. Но он и встать не успел, как из леса ударил мощный щелчок «маузера». И будто эхом отозвался второй выстрел.

Мутноглазый чуть за голову не схватился от досады. Клиента среди арестантов не было, это ясно. Что-то случилось. Они напрасно сюда приперлись. И Дылда напрасно так тщательно целился. Первым же выстрелом он угодил в охранника, и тот вылетел из седла, будто его сдернули арканом.

— Стой, тупица! — заорал Лагранж, увидев, что Бингл собрался убегать.

— Ты сам сказал…

— Стреляй, баран! По конвою стреляй!

Ярость мешала целиться. Мушка плясала, как пьяная проститутка. Он посылал пулю за пулей, но видел, что нещадно мажет. Лошади охранников кружились на месте, и те не могли отстреливаться, били наугад. Арестанты повалились на дорогу и, судорожно извиваясь, отползали за деревья. Крики раненых смешивались с конским ржанием, пыль смешивалась с дымом, и у Лагранжа словно пелена стояла перед глазами. Боек щелкнул впустую, и он опустил винчестер.

— Они удрали! — торжествующе завопил Бингл. — Удрали!

— Уходим! — Мутноглазый вскочил и, пригибаясь, кинулся туда, где на поляне были оставлены их лошади. — Чего стоишь, баран! Бегом!

«Конвой не может бросить колонну, — думал он, прорываясь напролом через заросли. — Охранники отступили за поворот и сейчас, наверно, гадают, что делать дальше. Пусть потопчутся. Лишь бы не повернули назад. Они же не конченые идиоты! Пройдена самая трудная часть пути, до рудника — совсем ничего… Да, они не идиоты. Они пошлют одного за подмогой, а сами укроются и будут геройски обороняться».

Мутноглазый успокаивал сам себя, но все же торопился. Все должны знать, что во время нападения на конвой он был в городе. Торчал в кабаке или валялся дома пьяный.

Дылда и Кирпич сияли, потрясая винтовками:

— Здорово мы их!

— Ты видел, как я его ссадил?

— Что? Ты? Это я!

— Хватит препираться! — Мутноглазый взлетел в седло. — Уносим ноги! И чтоб до завтра из кабака не вылезали!

— А на какие шиши гулять-то будем?

Он дал им по двадцатке.

— Остальное получите завтра.

Бингл скривился:

— Мне моя сотня и сейчас бы не помешала.

— Мне тоже, да только босс рассчитается со мной лишь завтра, — соврал Мутноглазый. — Вечерком найдете меня в «Парнасе». А сейчас — ходу, парни, ходу!

Три сотни, оставшиеся в кармане, Лагранжу были нужнее, чем подельникам. Вполне возможно, уже сегодня ему придется исчезнуть из города. От Хезелтайна всего можно ожидать. Мутноглазый даже подумал, что лучше вообще не возвращаться в город. Работа не сделана, а шума теперь будет много…

«Нет, — решил он. — Лучше не прятаться. Лучше остаться в должниках у Хезелтайна. Должников не убивают, пока с них можно содрать хоть что-нибудь. А если сбежать — он просто закажет меня».

Покупая фургон, Кирилл не думал, что с ним придется расстаться так быстро. Дом, пусть и на колесах, остается домом. К нему привыкаешь, в нем появляются любимые уголки, он дарит уют и покой. Небольшая, но вместительная повозка избавляет путешественника от множества неудобств — она защищает от дождя, ветра и зноя; в ней можно спать, не опасаясь змей и скорпионов; крепкие борта укрывают от пуль при перестрелке… В общем, незаменимая вещь — армейский фургон.

Однако Кирилл не жалел о том, что бросил его. Двигаясь верхом, они не будут привязаны к дорогам. От дождя спасет плащ — да и бывают ли дожди в Аризоне? А спать на земле — тоже дело привычное. И даже приятное, если есть возможность развести костер. Главное — не забыть поутру вытряхнуть сапоги. Скорпионы удивительно быстро обживают их за ночь и выражают крайнее недовольство, когда в их новый домик вторгается чья-то босая пятка.

Его занимала только одна проблема — как поделить восемь лошадей на пятерых?

— Это не проблема, — сказал Кардосо. — Мне хватит и одной. У вас впереди долгий путь, а у меня — всего один переход через горы.

— Неизвестно, чей путь окажется дольше, — позевывая, сказал Илья. — Утром разберемся.

Костер они развели в яме, чтобы со стороны не было видно пламени. Чайник шипел, потрескивал, но никак не хотел закипать. Сковорода, на которой они разогрели консервированные бобы, давно была вылизана, и теперь все ждали кофе. Кардосо уже расписал, кому когда дежурить. Сейчас ему полагалось спать, но он сидел вместе со всеми и чистил револьвер.

— Мне все не дает покоя стрельба в лесу, — сказал Остерман. — Не знаю, что это было. Но это было слишком близко. Зря мы остановились.

— Ночью в горах не ходят. — Кардосо вставил барабан на место и прокрутил возле уха, прислушиваясь к щелчкам. — Если кто кинулся в погоню за нами, то сейчас он занят тем же, чем и мы. Сидит у костра и ждет рассвета.

— Что-то лошади всполошились. — Рико привстал, вглядываясь в темноту.

— Показалось тебе, — сказал Мануэль. — Я тоже не глухой, все слышу. Как стояли, так и стоят спокойно.

— Так, да не так. Хрустеть перестали, слышишь?

Теперь и Кирилл заметил, что лошади подозрительно затихли. До этого с их стороны доносилось то мягкое перетаптывание, то сочный хруст, то свистящий всплеск хвоста — словом, те незаметные звуки, из которых состоит тишина ночного леса. А сейчас они замерли.

— Пойду гляну.

Рико бесшумно отошел от костра. Кардосо распечатал коробку с патронами и принялся заряжать «ремингтон».

— Люблю я эту пушку, — сказал он ласково. — В Неваде все мои рейнджеры с такими ходили. Патроны мы снаряжали сами. Укороченная пуля, пороху чуть побольше. Бьет на сто шагов. А с кольтом такой номер не пройдет — рамка слабовата, после пары выстрелов начинает болтаться.

— Я видел у вас за седлом замечательный «смит-вессон», — вспомнил Кирилл. — Тоже мощная штучка.

— Русская модель? Да, мощная. Вот его мне по-настоящему жаль. Ни за что не расстался бы. Кобылу не так жаль, как русский «смит». И «шарпс» там остался, тоже обидно до слез. Идеально пристрелянный, с новым стволом. Приклад с мягким затыльником… — Майор вздохнул. — Дорого обошлась мне поездка в Тирби.

— Могло быть хуже, — заметил Илья.

— Что вы имеете в виду?

Остерман рассмеялся:

— Виноват. Что может быть хуже потери любимого оружия?

Из темноты послышался негромкий свист. Все, как по команде, откатились от костра. Только Мануэль остался стоять на коленях возле чайника. Он растерянно оглядывался. Кирилл дернул его за пятку и прошептал: