— Надо же, как я сглупила, — смутилась Ева, стараясь не обращать внимания на радостные смешки дочек. — Однако весьма огорчительно слышать такое о леди Клариссе.

— На днях она потеряла дядюшку. Вот и утешается мартини.

— Господи, какое несчастье! Соболезную. Поди, плачет…

— Да уж, лачит, с утра до ночи лачит. Удивляюсь, как еще сохранила человеческий облик. И печень.

Иссякнув, Ева молча уткнулась в чашку.

— Давайте-ка провожу вас в коттедж, — сказала миссис Бейл, когда чаепитие закончилось. — Ей-богу, там вам будет гораздо лучше — спокойненько, есть холодильник и плитка. Полагаю, нынче вы отужинаете со мной. Ваш муж питается здесь, в кухне. Семейные обеды в столовой ему не глянулись.

— Рада слышать. Интересно, где он, раз не в постели, — сказала Ева и поспешно добавила: — Что мы уже выяснили. Я думала, он нас встретит.

— Последний раз я видела мистера Уилта, когда без рубашки он шел к пруду. Видать, решил искупнуться. Не топиться же.

После осмотра коттеджа Ева поблагодарила миссис Бейл и торопливо зашагала к водоему, позволив потомству прогуляться в лесок. Увидев мужа, с книгой возлежавшего на травке, она перешла на рысцу и заполошно выкрикнула:

— Генри! Произошло нечто ужасное!

— Знаю, дядюшка помер.

— Нет, хуже! Кажется, девочек все-таки отчислят!

— Ведь я говорил, что рано или поздно это случится! — Уилт ожег Еву взглядом. — Не надо было забирать их из монастырской школы. Ладно, зато и я соскочу с крючка.

— В смысле?

— Теперь нет нужды в бесплодных попытках втемяшить исторические факты в башку обормоту, который и читает-то по слогам, а в будущем хочет убивать людей. Забавно, но отчим мечтает, чтоб кто-нибудь навеки избавил его от пасынка.

— Ты всегда был эгоистом! Мы же только приехали, а девочки так ждали каникул! И потом, как быть с твоим жалованьем? Ведь тогда придется вернуть деньги.

— Нет, мне хватило ума не брать платы, пока не познакомлюсь с никчемным отроком. Слушай, а за что изгоняют девчонок? Сейчас это важнее.

— И говорить-то противно, — покраснела Ева.

— Но я хочу знать и настаиваю на информации.

Ева мялась. Даже директриса постеснялась изустно поведать эту историю, а потому изложила ее в очередном письме.

— Ну же! — нетерпеливо подстегнул Уилт.

— Жуткое непотребство… — шепнула Ева.

— Чему удивляться? Твоя кровь! Судя по рассказам, твоя тетка, подвизавшаяся в баре американской военной базы, определенно была…

— Не смей говорить пакости о тете!

— Ладно, тогда поведай о жутком непотребстве, за которое наших дочурок собираются вышибить из школы.

— Да я и сама точно не знаю, — вновь увильнула Ева. — Директриса сказала, там что-то связано с презервативом.

— Вот как? На ум приходит лишь одна ситуация, связанная с презервативом, но я очень надеюсь, что до этого не дошло. В чем там дело?

— Я не расспрашивала. Начальница была вне себя.

В леске грохнул выстрел.

— Боже мой, что это?

— Ничего, Эдвард куда-то пальнул.

— Как, настоящей пулей?

— Естественно. Последние сутки я пытался предупредить, чтоб вы не приезжали, но твой чертов телефон не отвечал. Парень до зубов вооружен и опасен, а потому вам надо поскорее уносить ноги. Но если хочешь, чтобы наших шалопаек угрохали, что при нынешнем раскладе было бы совсем недурно, оставайся.

— Не паясничай, Генри! Куда он стреляет? И почему такому юнцу доверяют оружие?

— Потому что в безмозглости отчим не уступит пасынку. Ответ на первый вопрос: во все, что шевелится. Уж я-то знаю, сам видел — парень бьет вслепую. Но полагает, будто метит в оленя или кабана.

— Но ведь кабаны очень опасны!

— Меньше, чем Эдвард. — Уилт привстал, услышав беспорядочную пальбу.

— Боже мой, почему никто не сказал? — завопила Ева, вцепившись в мужа. — Девочки пошли в лес! Куда ты смотрел!

Ее перебил дикий визг четверни, выскочившей из леска.

— Откуда мне было знать, черт возьми! Если б кто уведомил о полоумном ублюдке с ружьем, я бы близко не сунулся…

Налетевшая четверня не дала ему договорить.

— Мамочка, в нас стреляли! — взвыла Эммелина, вклинившись меж конфликтующих сторон.

— Быстро в коттедж! — приказала Ева. — Мигом!

Уилт затрусил вслед за женой и дочерьми:

— Уезжаем! Минуты здесь не останемся!

— Мы ж только распаковались!

— Значит, быстрее соберемся. — Уилт прятал улыбку, предвкушая скорое избавление. — Едем домой. Наверное, ты устала, я сяду за руль.

— Никаких «домой»! Поселимся в приличном отеле на побережье.

— Ты понимаешь, что четверню надо пристроить обратно в монастырскую школу? Конечно, если там не прознают, что их выперли за жуткое непотребство, в котором фигурируют гондоны! А во что выльется проживание в отеле? — наседал Уилт, радуясь шансу покинуть сумасшедший дом.

— О чем ты? Я не имела в виду, что занятия прекратятся. Мы уезжаем, а ты будешь зарабатывать свои полторы тысячи в неделю.

— Хорошо, бросайте меня! — озлился Уилт. — Ведь я всего лишь финансовый источник! А лучше всего, если меня пристрелят. Ты останешься богатой вдовушкой!

— Слава богу, ты застрахован, так что нищенствовать не буду. А если еще подать иск, Гэдсли выплатят огромную сумму за нанесенный ущерб…

— Вот уж спасибо! Пойду разыщу засранца, пускай не откладывает в долгий ящик!

— Выбирай выражения! Здесь дети!

— А ничего, что при них говорят об убийстве отца?

— Это всего лишь рассуждение, и ты сам поднял тему.

Уилт заткнулся. Он мог бы сказать, что именно Ева затеяла всю эту бодягу, так что если с ним или дочерьми что-нибудь случится, то виновата будет только она. Но решил смолчать — вдруг все обойдется. Супруга и так уже сильно не в духе. Чем скорее она с их выводком отсюда уберется, тем лучше.

Направляясь в кухню, леди Кларисса расслышала пальбу, но не придала ей значения, поскольку уже привыкла, что Эдвард часто балуется с ружьем. Тем не менее она выглянула в лестничное окно и весьма удивилась, увидев четырех неотличимых девочек, стремглав несшихся к коттеджу, и Еву с Уилтом, рысивших следом. Лишь теперь до нее дошло, что подразумевалось под «четверней». Кларисса не сообразила, что у Уилтов четверо детей, поскольку в разговорах об их потомстве всегда всплывало какое-то одно имя. Оплошность неудивительна: сэр Джордж так часто поминал кембриджские «четверки парные» и «четверки распашные», что в устах Евы слово «четыре» не вызвало ассоциаций с количеством детей, ею произведенных на свет.