Что же касается собственно исторических книг — связного и обработанного повествования, то Людовик поощрял и использовал искусство преподносить информацию и передавать ее потомству, которым и до него прекрасно владели с самого начала века. Создавать государю прекрасную репутацию со временем превратилось в профессию, вернее, в придворную должность, наравне с должностями духовника или камергера, находящихся в свите короля. При Карле VI Мишелю Пентуэну, регенту аббатства Сен-Дени, поручили написать «Историю Франции» и «Историю правления Карла VI». Он не получил ни жалованья, ни пенсии, но принес присягу и облекся в придворную ливрею. Его произведение известно под названием «Хроника Сен-Дени», но монахи говорили, что это для отвода глаз, чтобы никто не заподозрил, что его книга была написана кому-то в угоду. На самом деле, уверяли они, это был заказ короля.

Едва овладев Парижем в 1437 году, Карл VII поручил Жану Шартье, тоже монаху из Сен-Дени, продолжить сочинение Пентуэна. Он намеренно превратил этот труд в придворную должность: принесение присяги в присутствии нескольких высокопоставленных особ (в том числе королевского духовника, епископа Кастра Жерара Маше), жалованье в двести ливров, то же содержание для самого хрониста, двух его слуг и трех лошадей, как и для придворных слуг. Шартье написал «Латинскую хронику» и сам перевел ее на французский язык в 1445 году. Священнослужители и ученые-богословы Сен-Дени продолжали служить королевскому делу.

Людовик XI порвал с этой традицией раз и навсегда. Он разгневался на Сен-Дени и лишил монахов позволения вести хронику. Все знали, что тогда, в 1461 году, его гнев обратился на людей, верных его отцу. Он быстро отстранил от дела тех, кто писал хорошее о старом короле, о его свершениях и о судебных процессах того времени, и в этом не было ничего удивительного. Позволение вести летопись было даровано Жану Кастелю, монаху из Сен-Мартен-де-Шан, который, должно быть, приглянулся королю и имел поручителя. Внук Кристины Пизанской, он принадлежал к семье королевских чиновников и уже получил известность благодаря длинной аллегорической поэме, озаглавленной «Сосна», в которой выводились олень и волк — главные действующие лица в войне между королями Франции и Англии; он также сочинил несколько «сказов» во славу Богоматери. Королевским чиновником он пробыл до самой своей смерти в 1476 году, являясь аббатом Сен-Мор-де-Фоссе.

Король не спешил найти ему преемника и назначил нового королевского хрониста, Матье Леврие, монаха из Сен-Дени, только семью годами позже, в 1483 году. Аббатство снова вошло в милость, приобретя заказ на драгоценные хроники, но сам брат Матье не получил ни жалованья, ни настоящего «контракта». Должность отмерла сама собой. Однако сказать, что Людовик XI более не интересовался этой работой, столь полезной для его репутации, и мало заботился о том, чтобы его манера вести дела была оценена положительно, значит плохо его знать. Похоже, что необходимость платить привилегированному хронисту и гарантировать ему своего рода исключительные права уже не стояла так остро. Другие авторы также прославляли короля и воспевали его заслуги, в малейших деталях повествуя о его подвигах. Во время его царствования не было недостатка в таких рассказах, зачастую, конечно, анекдотических, но почти всегда вдохновленных политическими намерениями, стремящихся восславить своего господина и очернить его противников и бунтовщиков. Кто бы ни брался за перо, надеясь прокормиться им или, по меньшей мере, составить себе имя, творческий прием оставался неизменным. Кое-кто, разумеется, пытался получить должность и втереться в ближнее окружение государя. Некоторые даже потребовали для себя, без всякого на то основания, звания «королевского историка». К таким принадлежал Гильом Данико, монах из аббатства Сен-Жюльен в Оверни, который, когда Людовик был дофином, посвятил Шарлотте Савойской «Житие святого Юлиана». Он называл себя «королевским советником и историком», утверждая, что ему поручено «собирать и изыскивать истории и легенды, относящиеся к событиям в сем королевстве, и помещая их в книги». Таким же был Робер Гаген, который дважды, но напрасно, пытался снискать поручительство короля. Он родился в Артуа и стал монахом ордена Тринитариев. Людовик XI несколько раз отправлял его с поручениями в другие края, в частности в Германию в 1477 году, вскоре после смерти Карла Смелого, но не пожелал взять к себе на службу в должности официального историка. И все же в двух его произведениях, законченных и опубликованных позже, — «Кратком изложении деяний франков» (1501) и «Истории Франции от Фарамонда до Карла VIII» — этих рассказах и лирических отступлениях во славу королей, в особенности Людовика XI, не отражено никакой обиды, совсем наоборот.

В противоположность, например, итальянским «дневникам» или «счетным книгам», написанным без всякого принуждения купцами и нотариусами, принимавшими ту или иную сторону, французские хроники того времени, авторы которых на сегодняшний день с грехом пополам установлены или так и не определены, почти все пели хвалу государю. Жан Мопуэн, сын конного сержанта и парижский мещанин, ставший монахом в Сент-Катрин де ла Кутюр, а потом, после двух дальних путешествий — в Эно и Монпелье, — приором этого парижского монастыря, был не слишком строгим администратором. Ему несладко пришлось, когда настало время представлять счета и оправдываться перед королевскими агентами. Наверно, он больше интересовался тем, что видел и слышал в Париже, новостями, выкрикиваемыми на перекрестках, и слухами. По его «Дневнику», который он вел с 1460 года в одной тетради со своим бухгалтерским реестром, видно, что он был хорошо осведомлен о поездках короля, интригах и сношениях между принцами, о собраниях нотаблей и о том, что там говорилось. Он толкует обо всем: о войне с Лигой общественного блага и о сражении при Монлери, о последовавших мирных переговорах, о сложных интригах с неожиданными поворотами, в хитросплетении которых менее сведущий человек совершенно бы запутался. Его записи легко читать, так как он, в отличие от других, хуже разбирающихся или менее заинтересованных в происходящем авторов, пишет очень ясно, а его язык прост. Причем его речь — это речь ангажированного автора, решительного сторонника короля, которого он постоянно представляет в лестном обличье покровителя парижского люда и действий которого никогда не критикует.

Похоже, что аббаты, монахи или каноники имели тогда привычку отмечать в своих счетных книгах или реестрах приходских постановлений все, что им казалось интересным и что имело отношение к их церкви, городу или даже королевству. Миряне, советники или чиновники государя, тоже собирали массу информации, черпая ее из писем, посланий, квитанций и протоколов, попадавших к ним в руки. До нас дошло немного таких дневников или сообщений самого разного рода, но все же достаточно, чтобы почувствовать настоящую страсть, с какой люди того времени относились не только к своей личной жизни, к жизни их приходского или социального мирка, но и к жизни королевства, интересуясь конфликтами, передвижениями войск, а главное — деяниями короля. Искреннее желание этих случайных писателей услужить своему монарху, сказав о нем доброе слово или создав его незапятнанный образ, нельзя отрицать. Эти люди, не «уполномоченные» заниматься такой деятельностью, добросовестно старались говорить о чем-то ином, нежели мелкие текущие события. Они посвящали долгие рассказы тому или иному моменту в жизни их города, когда толпа громко клялась в верности королю. Королевские посещения известны нам не только из официальных хроник или по записям городских счетоводов, из протоколов заседаний советов и эшевенов, а непосредственно по рассказам частных лиц, местных жителей, чьи имена нам теперь неизвестны. По меньшей мере в трех из них, записанных сразу после прибытия Людовика XI в Париж в августе 1461 года, авторы не жалеют чернил, подробно рассказывая о пышном и стройном кортеже, об украшении улиц, о скоплении горожан и простонародья из пригородов и сел. И все это, в общем, служит иллюстрацией к долгому панегирику во славу города, королевства и короля. Авторы малых хроник, «повестей», написанных сразу после событий и ограниченных узкими временными рамками, выказывали такое же желание прославлять, как и «историки», которые, по прошествии некоторого времени, старались составить связный рассказ на хронологической основе, слегка отстраняясь от прошлого, чтобы лучше проанализировать причину вещей и расставить по местам всех действующих лиц политической игры и столкновений.