Меценат и политик

Король-меценат, друг талантливых людей и просвещенный почитатель искусства, ждал от художников, чтобы они служили его славе и воспевали его свершения точно так же, как все должностные лица. Они делали это сотней способов, не гнушаясь самыми скромными работами, зачастую составлявшими основу заказов. Жан Фуке, уроженец Тура, который работал для Карла VII и для казначея Этьена Шевалье, получил задание в 1461 году составить эскиз «царского места» и проект мистерий, которые будут сыграны в день вступления Людовика в Тур. Король не пожелал, чтобы его въезд сопровождался зрелищами, однако художник все же получил сто ливров за труды. «Королевский живописец» Фуке, получивший в 1475 году пенсион и обладавший тогда большой известностью, расписал балдахин для визита короля в Португалию. Эти в некотором роде домашние, совершенно обычные, казалось бы, задачи не считались малоинтересными, а служили к славе художника, как и другие. В Италии в ту же эпоху и даже позже прославленным художникам поручали создание, оформление или роспись повозок для карнавалов, триумфов государей, торжественных въездов высокопоставленных особ.

В декабре 1470 года Жан Фуке получил пятьдесят пять ливров за изготовление некоторых картин, заказанных ему королем для рыцарей ордена Святого Михаила. Эти картины, количество и содержание которых неизвестно, на сегодняшний день утрачены, но до нас дошла большая иллюстрация, выполненная его рукой и занимающая целую страницу на фронтисписе уставов ордена, переписанных для короля, где тот изображен в окружении пятнадцати первых рыцарей, сплошь в длинных белых одеждах. У их ног художник поместил двух красивых борзых, а еще ниже — двух коленопреклоненных ангелов, держащих в одной руке меч, а в другой — цепь, обрамляющую щит с гербом Франции, в которой чередуются раковины и узлы — символы ордена. Эта сцена была чистым вымыслом, ибо собрание капитула ордена, четко обозначенное в уставе, похоже, так ни разу и не состоялось. Однако сама идея была подтверждена картиной, не допускавшей никаких сомнений. Это значило придать ордену, детищу короля, особый блеск и признать за ним настоящую политическую роль: особая манера интерпретировать не слишком блестящую реальность, вернее, навязывать «свою правду».

Франческо де Лаурана — скульптор, вызванный королем Рене из Неаполя, — выгравировал (наверное, по просьбе своего государя) по меньшей мере три медали с изображением Людовика XI. На всех трех король изображен в правый профиль, в одной и той же фетровой или меховой шляпе. Его лицо ничем не напоминает злобного тирана и не выражает никакой дурной страсти, оно ясно, проникнуто благородством, спокойным достоинством. На обороте одной из медалей — сидящая аллегорическая фигура Согласия с непокрытой головой держит скипетр и пальмовую ветвь; подпись гласит: Concordia Augusta[10]. На другой — щит с цветками лилий, окруженный цепью святого Михаила, и подпись: Sancti Michaelis Ordinis Institutor MCCCCLIX[11]. Фуке и Лaурана прославляли добродетели короля, его умение окружать себя благонамеренными людьми, водворять согласие — залог мира и истинной власти; оба отвечали возлагаемым на них ожиданиям, подчеркивая решительное намерение господина, основателя великого рыцарского ордена, править со всем величием.

Подобно королевским историкам и юристам, художники тоже стремились создать лестный образ самого короля и его правления. Все участвовали в этой большой политической пропаганде, и отдельные хвалы сливались в общий хор. Иллюстрации к повестям и хроникам не были случайными, а выбор сцен — произвольным. Избранные эпизоды должны были представить короля в наиболее выгодном свете и показать его величие на протяжении всей книги. Фуке в нескольких сценах одного из экземпляров «Больших французских хроник» явно постарался превознести королевское величие. Эти «Хроники», имевшие значительный успех (в парижской Национальной библиотеке сегодня хранится тридцать два рукописных списка), заканчивались на смерти Карла V, но иллюстрации Фуке, выполненные в 1459 году, за два года до восшествия на престол Людовика XI, явно делались с учетом полученных наставлений. Восемь прекрасных картин на целую страницу рассказывают о приезде императора Карла IV, брата Бонны Люксембургской, матери короля, в Париж в 1377 году, и в этом плане представляют собой замечательное свидетельство намерений художника или, возможно, указаний, которые ему были даны.

Сначала мы видим трех послов, возвещающих об этом визите, преклонив колено перед Карлом V; затем прием, оказанный городом Камбре императору, сидящему верхом на белом коне — знаке его достоинства. В Санлисе его встречают герцоги Бургундский и Беррийский, он садится в носилки, которые прислал за ним король, носилки несут два белых коня. Снова белый конь в следующей сцене — встреча с парижским прево Гуго Обрио, с начальником стражи Жаном Кокатрисом и эшевенами. Но затем, в часовне Сен-Дени, происходит обмен лошадьми: у императора черный конь, присланный королем, тогда как он сам прибывает в обществе дофина, и оба на красивых белых конях. Сцена встречи у ворот Сен-Дени не оставляет никаких сомнений в желании подчеркнуть различие: кони, конечно, почти полностью скрыты широкими лазурными покрывалами с золотыми лилиями, но их ноги все же видны у копыт, и у королевского коня они белые, а у императорского — черные.

Король Людовик XI учел важность урока и сделал так, чтобы его запомнили. Несколько лет спустя, в его правление, повесть о визите императора к Карлу V в Париж неоднократно извлекалась из «Больших хроник» и издавалась отдельной тетрадью, что облегчало ее распространение. Сохранились два ее экземпляра того времени, которые разные художники постарались расписать таким же образом.

Вне двора, в более узких и менее престижных кругах другие художники, большею частью оставшиеся безвестными, работали в том же духе, по приказанию властей верных городов, стремившихся продемонстрировать свое усердие. Когда Людовик был дофином, было создано не менее трех иллюстраций к его въездам в Тулузу. На миниатюре 1439 года он изображен один, под балдахином, который несут восемь синдиков, членов городского совета. В 1442 году он следует за королем, и художник постарался сделать хорошие портреты. Наконец, в 1443 году две сцены изображают два последовательных въезда: короля Карла VII и дофина, который везет на крупе коня свою мать Марию Анжуйскую. В том же году в Тулузе на одной из стен в зале заседаний парламента повесили не дошедшую до нас картину, изображающую распятого Христа, Богородицу, святого Иоанна и коленопреклоненных Карла VII и дофина по обе стороны от креста, одетых в свои цвета и со своими гербами.

Народные празднества во славу государя

Людовик XI умел импонировать обществу и давать уличному люду зрелища, которые прославляли его власть и заслуги. В каждом большом городе его посещение, обычно самое первое, становилось поводом для больших торжеств, празднеств, шествий и развлечений для многолюдной толпы, выказывающей — искренне или нет — свое ликование. Эти въезды были такими же блестящими в его время, как и в любое другое; народ — городская чернь и сельские жители, стекавшиеся в город, — подтверждал своим присутствием и приветственными кликами свою преданность государю. В общему это были праздники счастливого пришествия государя. И, как всегда и везде, даже в самом далеком прошлом (вспомним: «Хлеба и зрелищ!»), эти увеселения отвечали народным ожиданиям; они удачно дополняли обыденность, привнося в нее веселье, буйство, «пир горой». Восхищение было поистине всеобщим: улицы, усыпанные ветвями и цветами, дома, затянутые расписными холстами и гобеленами, золотые изделия, выставленные в окнах, подмостки на перекрестках для представления «историй и моралите». Не говоря уже о вине и меде, которые рекой текли из огромных бочек или из фонтанов. Славы королю это явно прибавляло, и его образ — образ победителя на белом коне и в богатом окружении — надолго оставался в памяти.