Людовик умел поставить каждого на свое место и воздать ему положенные почести. Он вовсе не ратовал за общественный порядок и этикет, который попирал бы права крови и первородства. 19 ноября 1467 года он торжественно объявил, что Франсуа де Лаваль должен пользоваться теми же прерогативами, что и графы д'Арманьяк, де Фуа и де Вандом, и что «в нашем большом совете, в нашем парламенте и в посольствах» его место впереди канцлера Франции «и всех прелатов нашего королевства». Часто он приказывал жителям того или иного города оказать достойный прием тому или иному принцу или вельможе, проезжающему мимо или останавливающемуся на несколько дней. Маргарита Савойская, тетка королевы Шарлотты, отправлявшаяся в паломничество в Сантьяго-де-Компостела, остановилась в сентябре 1466 года в Амбуазе. Городские советники решили отвести ей для ночлега особняк Жана Буржуа, разместить ее женскую свиту в другом особняке, а ее слуг и пятьдесят шесть лошадей — на улице Бушри. Королевский дворецкий заверил счет в несколько сотен ливров, выставленный для возмещения расходов.

Сам король, вне всякого сомнения, умел проявить щедрость и тратить без счета. В наших книгах и даже учебниках много говорится о пиршествах и приемах при бургундском дворе в противовес якобы блеклой, лишенной всякого блеска жизни при французском дворе той же эпохи. Те же авторы никогда не забывают упомянуть о «празднествах эпохи Возрождения», а в политическом плане — о знаменитом Золотом шатре, раскинутом в июне 1520 года для встречи Франциска I с английским королем Генрихом VIII. Разумеется, ведь это эпоха Возрождения, время блеска! Зато ни слова не сказано о короле Людовике, который полувеком раньше, в июне 1467 года, устроил в Руане поистине роскошный прием графу Уорвику, выехав ему навстречу с боль-шой свитой из вельмож и дам и не поскупившись на такое великолепие, что все очевидцы были просто поражены. В ноябре 1470 года Маргарита Анжуйская, супруга английского короля Генриха VI, вступила в Париж вместе со своим сыном, принцем Уэльским. «От имени короля» ее сопровождали графы д'Э, де Вандом, де Дюнуа и «другие благородные сеньоры»; «по особому распоряжению короля» ее встречали епископ Парижский, Университет, палаты Парламента, парижский прево, купеческий старшина и эшевены, купцы, мещане, крестьяне и городские чиновники, «в большом количестве и в праздничных одеждах». Она въехала в город через ворота Сен-Жак, и все улицы, по которым она проезжала, были затянуты красивыми гобеленами до самого дворца, отведенного для ее проживания, который тоже был богато украшен.

Этот король, которого считают врагом церемоний и всякой помпы, был единственным со времен Иоанна Доброго и ордена Звезды, кто основал рыцарский орден — орден Святого Михаила. Это произошло в 1469 году, когда он вернулся из Перонна и Льежа и хотел собрать вокруг себя всех облеченных ответственностью людей в своем королевстве, способных его поддержать. Его брат, Карл Гиеньский, и Рене Анжуйский оказались в числе первых рыцарей. Выбор святого покровителя был неслучаен: во все время английской оккупации нормандцы плотными рядами отправлялись в паломничество на Мон-Сен-Мишель (гору Святого Михаила), тем самым заявляя о своей верности королю Франции. Когда Карл VII начал поход на Руан (1449), толпы народа в Париже и многих других городах королевства устраивали крестные ходы, моля святого Михаила даровать ему победу.

Людовик составил устав, во многом опираясь на устав ордена Золотого руна. Он назначил пятнадцать первых рыцарей и решил, что капитул ордена будет собираться ежегодно, в день тезоименитства святого, либо в Амбуазе, в церкви кордельеров, либо в самом монастыре на Мон-Сен-Мишель, либо в часовне Святого Михаила при королевском дворце в Париже, которая в 1476 году была преобразована в коллегиальную церковь для священников, примкнувших к ордену. На самом деле похоже, что капитул так ни разу и не собрался. В одном из писем короля за тот же 1476 год еще говорится о том, что нужно принять соответствующее решение, а Оливье де ла Марш сообщает, что рыцарей не созывали ни на какое собрание, в каком бы то ни было месте. Однако король не утратил интереса к ордену. Он приказал Жану Фуке проиллюстрировать устав и неоднократно заказывал свой портрет с цепью ордена Святого Михаила. Уже в декабре 1469 года он отправил своего герольда Бернара Рауля в Арманьяк, где находились адмирал Франции и сенешаль Пуату, а оттуда в Каталонию к губернатору Руссильона, чтобы вручить всем троим золотую орденскую цепь. Из пятнадцати рыцарей десять или двенадцать были высшими королевскими чиновниками и военачальниками, это показывает, что Людовик собирался создать «национальный» орден для поощрения верных себе людей, наградить их особым титулом, высшим достоинством, дворянством, заслуженным единственно службой королю. В рыцари ордена не посвятили ни одного разночинца. Зимой 1470/71 года король написал прево и эшевенам Парижа, сообщая им о своем намерении устроить в городе праздник ордена и о том, что он привезет туда «всех сеньоров своей крови, которые явятся в сопровождении большого числа своих людей».

Король, кстати, вовсе не был противником рыцарских потех. В его царствование, которое мы привыкли считать лишенным блеска, в Париже и в самых разных французских городах регулярно устраивались большие ристалища, которые ни в чем не уступали бургундским или анжуйским.

Королевские историки

Думал ли Людовик XI, как чуть позднее Ален Бушар, историограф герцогов Бретонских, что хроника, исторический труд, должна писаться на заказ, за деньги и под надзором господина? И что название «хроника» можно применять лишь к произведению, «сочиненному тем, коему оное было поручено, ибо никому не позволено писать хроники, если то не было ему приказано и дозволено»? Для государей и в кругу советников мысль о жестком контроле за изложением выдающихся событий царствования уже давно казалась естественной. Выбирать из множества событий, упорядочивать их, представлять в пристойном виде, а также замалчивать ненужное было слишком серьезным делом, чтобы позволить заниматься им случайным авторам, свободным ото всякого подчинения или еще того хуже — одержимым ненавистью и злобой.

Король Людовик считал, что сведение воедино под его надзором всего, что могло послужить написанию Истории, можно поручить людям не только ученым и одаренным, но прежде всего честным и достойным доверия. Он ясно заявил об этом, охотно и подолгу настаивая на обоснованности такого тезиса и подтвердив, по меньшей мере дважды, в частности, в 1482 году, привилегии коллегии нотариусов, созданной его предшественниками. Четыре книги Священного Писания были написаны евангелистами, говорил он. Затем святые отцы, папы и ученые-богословы, «преемники блаженных апостолов... учредили несколько протонотариусов при Святом папском престоле». Поэтому короли Франции, Божии помазанники, единственно обладающие правом передавать от отца к сыну звание христианнейшего короля, должны поступать так же, чтобы сохранить память о своем времени. Сообразуя свои дела с вышесказанным, короли избрали нескольких людей, нотаблей, обладающих большой ученостью и твердой репутацией, чтобы те изложили на бумаге все достославные и достоверные деяния, которые совершены или произойдут по указанию и распоряжению французских королей. Эти люди должны были сверяться с книгами и реестрами, эдиктами, законами и ордонансами, протоколами заседаний и всеми другими административными или правительственными документами. Писари, нотариусы и секретари числом пятьдесят девять (король шестидесятый) составляли коллегию под покровительством святого Иоанна Богослова. Получая жалованье, они назначались пожизненно, дабы, не опасаясь лишиться работы, могли лучше и смелее писать, удостоверять и подтверждать истинность событий, доходящих до их сведения.