Однако около клуба он увидел оживленные кучки людей. И в фойе, и в буфете народу было полно. Ильин с трудом пробился в закуток своего приятеля-директора, гордо именуемый кабинетом. Директор к этому ответственному моменту успел полностью протрезветь, был при галстуке и — такое Ильин наблюдал впервые — в отутюженных брюках.

— На фильм пришел? — спросил он Алексея. — Тогда беги в зал, а то места не найдешь.

— Нет, мне позвонить надо.

— Ну, звони. А я в зал пойду, за порядком нужно последить. А потом в президиум сяду, так Люсинда сказала, — произнеся последнюю фразу, приятель отвел глаза в сторону. Эти мелочи, впрочем, Алексея не интересовали.

Он лихорадочно набрал номер избирательного штаба, едва за директором закрылась дверь. В ответ послышались протяжные гудки.

Алексей набирал номер снова и снова, но ему никто не отвечал. Через тонкую перегородку, отделявшую директорский кабинет от зала, доносились шум, выкрики, затем все затихло. Алексей понял, что началось собрание избирателей.

Он снова и снова, как заведенный, набирал номер штаба, впопыхах записанный в Бронницах, но ответа не было. Может, записал неправильно?!

Он уже совсем решился было бросить телефон и пойти в зал, чтобы хоть из дверей послушать, о чем говорит кандидат, но в этот момент сняли трубку.

— Слушаю вас, — сказал приятный женский голос.

И тут с Ильиным случился конфуз: он напрочь забыл имя кандидатши в депутаты под портретом в Бронницах.

— Это избирательный штаб? — спросил он.

— Слушаю вас внимательно, молодой человек, — повторил голос.

— Мне… необходимо… Я хотел бы встретиться с кандидатом…

— С нашим народным кандидатом? — Голос в трубке заметно потеплел.

— Ну да.

— Она очень занята.

— Знаю… Но мне нужно совсем немного времени.

— Видите ли, товарищ, она не ведет прием населения. Ведь ее еще не выбрали депутатом.

— Но как же быть?

— А очень просто. Сегодня в Золовке состоится собрание избирателей. Приходите на него и сможете задать ей любые вопросы.

— Сегодня… В Золовке? — пробормотал ошарашенный Алексей и осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, положил трубку. И вдруг его будто ударило молнией. Ильин бросился в зал.

На сцене, за столом президиума сидело местное начальство. Не так давно и он был таким же благополучным, как эти мужики, — спокойным, солидным, уверенным в себе, в дорогом костюме и при модном галстуке. А посреди сидела… Она или не она?

Он вглядывался до боли в глазах, но так и не мог определить — Клеопатра это или нет? То, что посвежела и помолодела, — это еще можно понять. Но… черты лица?! И она, и вроде не она. Ильин слышал, конечно, про чудеса, которые делает пластическая хирургия.

Между тем первая часть собрания подходила к концу. Люсинда на все лады расхваливала кандидата. Алексей пропускал ее слова мимо ушей, он следил только за Клеопатрой, как мысленно стал называть главную в этом зале женщину.

Клеопатра — или женщина, столь поразительно напоминающая ее, — держалась спокойно, естественно, улыбалась, о чем-то перешептывалась с членами президиума. На полу, у края сцены, стояла большая корзина, куда избиратели клали записки.

Неожиданно женщина поднялась с места. Зал замер.

— Дорогие друзья! — произнесла она, и Алексей вздрогнул: это был ее голос! В конце-то концов можно изменить все: внешность, прическу, даже пол, черт возьми! Но голос — голос изменить нельзя.

— …Дорогие друзья! — продолжала Клеопатра. — Я иду во власть с одной-единственной целью: сделать вашу повседневную жизнь более сносной. Я уже говорила вам об этом. Нет, я не сулю вам золотые горы. Но твердо могу обещать одно: если вы мне окажете доверие, проголосуете за меня — я свою жизнь посвящу вам, и только вам. И это не пустые слова. Вот вы задаете мне сейчас вопросы, — указала Клеопатра на корзину с записками. — Пишите обо всем, что у вас наболело. Обещаю, что отвечу на все вопросы.

— Для этого придется здесь сидеть до утра!.. — крикнул кто-то с места.

— Если надо — будем сидеть до утра! — ответила Клеопатра.

Алексей пошарил по карманам, но нашел только клочок бумаги с телефоном избирательного штаба Клеопатры. Он нацарапал на нем, стараясь, чтобы рука не дрожала: «Дорогая Клеопатра! Любимая! Я верю, что это ты — так говорит мое сердце. Нам о столь многом нужно переговорить… Не ищи меня взглядом. Я нахожусь в зале, но так изменился, что, боюсь, ты меня не узнаешь».

Он попросил девушку, сидевшую перед ним, передать записку и проследил взглядом, как его сложенный вчетверо клочок благополучно пропутешествовал через весь зал и упал в корзину.

Между тем Клеопатра начала отвечать на вопросы, и Ильин ждал, когда дело дойдет до его записки.

А вопросы были интересные: о засилье криминала в районе, о коррупции, о произволе местных начальников, о других кандидатах — соперниках Клеопатры.

Она отвечала четко, уверенно, не боясь острых углов и не пытаясь сгладить их. Ворох записок быстро таял, как и сердце Алексея. Похоже, его послание все же затерялось, растворилось в общей массе записок. Многие из ее ответов приходились не по вкусу сидящему в президиуме начальству.

Сердце Ильина забилось — он увидел в руках у Клеопатры свое послание.

— Автора этой записки прошу подойти ко мне после собрания, — попросила она, кладя ее в карман. — Этот вопрос надо обсудить тет-а-тет.

Тут Алексея ждало еще одно потрясение: на сцену вышла Люсинда. Она что-то прошептала Клеопатре на ухо.

— Нет, на сегодня все встречи отменяются, — громко ответила Клеопатра. — Я занята.

Ильин, спотыкаясь и пошатываясь, медленно приблизился к Клеопатре. Ее приветливое лицо будто источало солнечный свет. А глаза как бы говорили: «Ну что же ты, смелее». Но ноги Алексея предательски подкашивались, не слушались.

Клеопатра поразилась внешнему виду Ильина: худой, какой-то потерянный. Чем ближе он подходил к ней, тем сильнее сжималось ее сердце. От жалости или от любви? Неужели она все еще любит его?

Увидев, что губы у Алексея дрожат, она опередила его:

— Не надо слов, Леша. Еще наговоримся.

Люсинда смотрела на них удивленно и испуганно: «Ну и ну, я знала, я чувствовала…»

В местном кафе им отвели укромный уголок за пыльным фикусом. Они молча смотрели друг на друга. Потом она приложила свою теплую, нежную, пахнущую «Елисейскими Полями» ладонь к его щеке и начала свой рассказ. История Клеопатры потрясла Алексея, хотя он вроде бы отвык удивляться. Слушал ее, затаив дыхание, радуясь, что вновь видит это дорогое и милое лицо, внемлет тихому, певучему голосу. Во время скромного ужина Клеопатра несколько раз прерывала свой рассказ и поглядывала на часы. Наконец объявила: