* * *

Практически сразу же после эфира к нам в холдинг дозвонилась женщина, которая заявила, что у ее отца были именно такие татуировки, как было показано в программе, и он исчез примерно в то время, когда умер Миллер. Отец жил один. В квартире его нет, телефон не отвечает, в моргах нет, в больницах нет, заявление в полицию подано.

— Куда мне ехать?!

Я спросила, где живет эта Ирина Анатольевна, оказалось, что в десяти минутах езды от холдинга. Я предложила за ней заехать и отвезти в морг, где она сразу же сможет опознать или не опознать своего отца. Ирина мгновенно согласилась.

Я связалась с Андрюшей — надо помогать своим друзьям, когда я могу это сделать. И они, в свою очередь, всегда помогут мне. Конечно, у него не было желания на ночь глядя ехать в морг, но надо ковать железо, пока горячо.

— Может, она и тех двоих опознает? — с надеждой сказал Андрюша.

Но это было бы слишком просто… Даже если опознает одного старика, похороненного вместо Миллера, уже хорошо.

Но где Николай Рудольфович? И когда его-то подменили?! И если изначально похоронили не Миллера, то куда смотрели все родственники и не родственники? Ну ладно, чувствительный Шурик. Он не мог смотреть. Допустим, Лиля рыдала, слезы застилали глаза. А остальные?!

Ирина Анатольевна своего отца опознала и даже до опознания очень точно описала его татуировки и их расположение на теле. Мы передали Ирину Анатольевну с рук на руки другим людям, которые помогут ей с оформлением похорон. Правда, сразу же тело ей выдать не обещали, так как планировалось еще одно вскрытие и какие-то дополнительные экспертизы.

Двух неизвестных, найденных в могиле, Ирина Анатольевна не опознала. Нотариус Леонтий Моисеевич, к которому успел заехать Андрюша, тоже их не знал.

Однако на теле более старшего (в замшевых ботинках) имелось несколько явно зековских татуировок, что говорило о вполне определенном прошлом. К сожалению, отпечатки пальцев взять было невозможно — над пальцами «поработали» со знанием дела, чтобы сделать дактилоскопирование невозможным.

Почему-то многие считают, что после смерти у людей исчезают все линии на руках. На самом деле они не исчезают. Но дактилоскопирование трупов отличается от дактилоскопирования живых людей — ведь после смерти в мягких тканях пальцев происходят изменения, и иногда снять отпечатки пальцев у трупа на самом деле невозможно. Дактилоскопирование трупов разделяется на три степени сложности. Это простые случаи, то есть вскоре после наступления смерти, средние, то есть в стадии трупного окоченения, и сложные, то есть когда уже пошли процессы гниения и разрушения, произошла мумификация или труп обгорел. Разработана целая технология дактилоскопирования трупов — ведь нужно растянуть окоченевшие мышцы. Руки сгибают и разгибают в суставах, начиная с плечевых, это сложная работа (тело же окоченело), и действовать нужно аккуратно, чтобы не повредить кости и суставы. В крайнем случае судебный медик перерезает определенные сухожилия, чтобы можно было разогнуть пальцы. Потом очищают и смачивают кисти рук, даже если нет видимых загрязнений — ведь кожа должна быть влажной и эластичной. Потом ее обезжиривают. Наконец наносится слой дактилоскопической краски, но не на все пальцы одновременно, а на один за другим. Для расправления складок шприцем может вводиться вода в подушечки ногтевых фаланг, причем иглу вводят определенным образом — под кожу второй фаланги (первой на большом пальце) так, чтобы острие иглы оказалось в мякоти ногтевой фаланги. В самых сложных случаях используется методика восстановления папиллярных узоров, но это делается только в отделе биологических и медико-криминалистических исследований Экспертно-криминалистического центра ГУВД.

Но если над пальчиками кто-то поработал, про татуировки на теле усопшего или не знали, или забыли. «Пальчики» более молодого покойника ни в каких базах данных не значились. Никого похожего в розыске тоже не было. Неужели никто из родственников или друзей не хватился?!

Я татуировки сфотографировала и отправила очередные фотографии бывшему возлюбленному Витале. Или не бывшему, а тому, с которым мы периодически возобновляем отношения? Все наши периоды совместной жизни протекли бурно. Никто никому не хотел уступать. Каждый отстаивал свою точку зрения. У каждого имелось свое мнение, к которому не удавалось склонить вторую половину. Мы расстаемся, а потом сходимся вновь. Мы не можем долго быть вместе, но друг без друга нам становится скучно. А мне хотелось в очередной раз напомнить Витале о себе…

Именно он меня и разбудил звонком на следующее утро.

— Давай к нам завтракать, — сказал Виталя без вступлений. — За Пашкой можешь заехать. Будет ему пиво десяти сортов.

Иван Захарович Сухоруков, под покровительством которого я нахожусь и правой рукой которого является Виталя, проживает в огромном загородном особняке, окруженном большим участком — «чтобы ни одной рожи в радиусе километра не было». Виталя тоже большую часть времени проводит там. У обоих имеются городские квартиры, возможно, и по несколько штук на брата. Точно не знаю — никогда не спрашивала. А какой забор окружает этот участок! Были бы такие заборы на Руси, когда к нам татары с монголами пришли, — не бывать бы у нас игу. Сразу же повернули бы назад, как хан Батый у Игнач-креста.

И Виталя, и Иван Захарович очень неприхотливы в быту, бардак их совершенно не беспокоит, главное — чтобы все лежало на своих местах и в случае необходимости любую вещь или документ можно было быстро найти. То есть даже не искать, а протянуть руку и взять там, где вещь или документ должны лежать. Хозяйством там занимаются знакомые Ивана Захаровича — те, с кем он впервые встретился в местах не столь отдаленных в молодые годы. У этих старых зеков раскрылись таланты, развитию которых поспособствовал Иван Захарович. Один занимается садом и огородом и говорит, что в нем проснулись таланты предков. Иван Захарович специально для развития этих способностей велел выстроить оранжерею, и меня прошлой зимой приглашали на клубнику с грядки. Есть великолепный повар, хотя и Иван Захарович, и Виталя иногда любят поколдовать у плиты. И получается у них вкусно! Не зря же лучшие повара во всех странах — мужчины. Женщины готовят по необходимости, а мужчины — по велению души. И убирает дом Ивана Захаровича (по возможности) один старый товарищ. Все они прекрасно ладят.

Считается, что места, где живут одни мужчины, быстро начинают напоминать или казарму, или портовую ночлежку. У Ивана Захаровича ни то ни другое. Может, потому, что в этом доме есть достаточно места для всех обитателей, и им всем там комфортно?

У Ивана Захаровича и компании живут три собаки, все — «дворянской» породы, подобранные и вылеченные, и соответственно, благодарные за спасение и, так сказать, стол и кров, а также дрессированный медведь, тоже подобранный[1]. И Иван Захарович любит косить под этакого русского барина, в особенности если в гостях у него бывают иностранцы. Тогда он одевается соответствующим образом — в домотканые штаны и рубаху с вышивкой, правда, шитые дорогим портным в единичном экземпляре, и создает образ типично русского мужика — водку пьет, медведя дрессирует и на балалайке играет. Поет, правда только хорошенько приняв на грудь.