Какая ирония: существует программа защиты свидетелей – но не для нас. Для нас ее никогда не было.

Однако тот труп в озере… Это тревожит меня – то, что фокус внимания находится настолько близко к нам. И сходство с преступлениями моего мужа… Однако я говорю себе, что это вполне обычный способ избавления от трупов. Я, словно одержимая, проводила исследование, пытаясь понять Мэлвина Ройяла, пытаясь понять, как этот убийца мог быть человеком, которого я знала и лю била.

Я снова слышу в мыслях шепот Мэлвина: «Самых умных не ловят никогда. И меня не поймали бы, если б не тот дурацкий пьяный водитель. Если б не он, мы продолжали бы жить так, как жили».

Это почти наверняка правда.

«Однако это твоя вина, что я нахожусь там, где нахожусь».

И это абсолютная правда. Мэл изначально был обвинен лишь в одном преступлении. А моя вина – в том, что истинная глубина его деяний в итоге была раскрыта. Полиция, конечно же, перевернула все в нашем доме, не пропустив ничего. Но ни они, ни я не знали, что Мэл снял складскую ячейку на имя моего давно умершего брата. Я узнала об этом только потому, что после ареста Мэла на заранее оплаченной карточке, привязанной к этому счету, закончились деньги, и мне позвонили из хранилища. Очевидно, – как ни иронично, – он зарегистрировал ее на номер домашнего телефона.

Голосовое сообщение привело меня к складской ячейке, и, открыв ее, я обнаружила ошеломляющее количество аккуратно сложенной женской одежды, сумочек, обуви. Маленькие пластиковые корзины, на которые были тщательно наклеены ярлычки с именами жертв, а в корзинах – содержимое их сумочек, рюкзаков и карманов.

И дневник.

Это был блокнот на трех кольцах, в кожаной презентационной обложке. Листы линованной бумаги, сплошь покрытые записями, которые были сделаны его аккуратным угловатым почерком… с распечатанными фотографиями. Каждой жертве был отведен свой раздел.

Я лишь взглянула в этот дневник, прежде чем уронила его на пол и кинулась звонить полиции. Для меня было невыносимым даже то, что я узнала с этого единственного взгляда.

Теперь Мэла обвиняли не в единственном случае похищения, пыток и убийства, а в целой серии. Секретарь охрип к тому времени, как зачитал все до конца – по крайней мере, так писали в газетах. В это время я уже сама сидела в камере, ожидая суда. Проявив редкостную злобность, Мэл отказался признать, что я невиновна в его преступлениях, а завистливая, жадная до славы соседка заявила, будто видела, как я тащила что-то, что, по ее мнению, могло быть трупом… хотя мой адвокат разнес эти показания в пух и прах и добился моего оправдания. В конце концов.

«Этот человек снова убьет кого-нибудь, – говорит голос Мэла в моей голове, и я содрогаюсь, пытаясь отделаться от этих слов, отделаться от него. – А когда он это сделает, как ты думаешь, разве ты не попадешь в фокус внимания? Под подозрение? Ты думаешь, тебя не сфотографируют? Это не прежние дни, Джина. Поиск по изображению приведет волчью стаю прямо к твоему порогу».

Я знаю, что это на самом деле говорит не Мэл, и точно так же знаю, что его слова – правда. Чем дольше мы остаемся здесь, тем выше риск, что мы окажемся втянуты в расследование, которое ведет детектив Престер, и медленно, но верно это расследование уничтожит нашу наполовину налаженную жизнь.

Но если сейчас отобрать у Коннора дом, то его обида, его подспудная злость сделается намного сильнее. Он только-только начал расслабляться, чувствовать себя частью чего-то… И отнять это лишь потому, что нас могут обнаружить, будет жестоко.

И все же иметь наготове фургон – не самая плохая идея.

Я делаю глубокий вдох и звоню Хавьеру. Говорю ему, что, возможно, вскоре действительно приеду обменять «Джип» на фургон, но в действительности спешить с этим нет необходимости. Он заверяет меня, что всё в порядке, пусть обмен состоится тогда, когда состоится.

Мне кажется, это разумный план.

Но некая часть меня понимает также, что этого недостаточно.

Я научилась не доверять никому. Никогда. Я провожу ночь за компьютером, выискивая все, что можно, о Сэме Кейде – который действительно оказывается ветераном ВВС, воевавшим в Афганистане. Его нет ни в одном списке лиц, связанных с сексуальными преступлениями, у него вообще нет ни одной судимости, зато есть хорошая кредитная история. Я проверяю популярные сайты установления родства: иногда чье-нибудь имя всплывает на родословном древе, и это хороший способ проверить прошлое человека. Но его фамилии нигде нет.

У Кейда есть пара страниц в соцсетях и довольно скучная учетка на сайте по поиску знакомств, не обновлявшаяся вот уже несколько лет. Я сомневаюсь, что за эти годы он вообще проверял ее. В соцсетях Кейд постит сухие заметки, обычные для умных людей, с некоторым армейским уклоном, но в основном без всякой политики, и это можно считать чудом. Не похоже, чтобы он был ярым фанатом чего бы то ни было.

Я ищу грязь – и не нахожу ее.

Я могу связаться с Авессаломом и попросить его провести более глубокий поиск, но дело в том, что к хакеру я обращаюсь за весьма специфическими компьютерными услугами, связанными исключительно с Мэлом или сетевым преследованием. Если я буду злоупотреблять нашим хрупким безликим приятельством, то могу потерять важный источник сведений и помощи. Проверка какого-то там соседа – вероятно, не самое нужное, чем может заняться Авессалом. Вероятно. Пока у меня не будет более веских причин подозревать в чем-либо Кейда, нежели моя обычная ползучая паранойя, стоит отложить этот вопрос. Можно ведь просто взаимно избегать встреч друг с другом.

И все-таки меня немного беспокоит тот факт, что, когда выхожу из передней двери своего дома, я могу видеть его крыльцо. Я и прежде, конечно же, замечала это, но когда мы переехали сюда, тот дом был пуст, и, выходя на пробежки вокруг озера, я никогда не замечала, чтобы там кто-то присутствовал. Наши дома находятся в прямой видимости друг от друга, хотя его скромная хижина и прячется среди деревьев – так, что ее не сразу углядишь с дороги. Сквозь красные занавески я вижу свет в окне.

Сэм Кейд, как и я, «сова»-полуночник.

Я сижу в тишине, слыша отдаленный шелест листвы и уханье настоящих сов. Озеро негромко плещется, отражая луну и разбивая ее на множество бликов. Это красиво.

Но время позднее, и я допиваю свой чай и отправляюсь спать.

* * *

Я отвожу Коннора к врачу на рентген. Осмотр выявляет лишь синяки, ничего не сломано, и я чрезвычайно рада этому. Ланни едет с нами, хотя постоянно демонстрирует безмолвную непокорность, с одинаковым недовольством зыркая на меня и на тех, кто обращает на нас хоть какое-то внимание. Я снова спрашиваю Коннора, не хочет ли он поговорить о тех, кто его побил, но сын хранит молчание, и я ему это позволяю. Когда будет готов, тогда и скажет. Я подумываю предложить им обоим записаться на дополнительные занятия по самообороне; Хавьер ведет один из таких курсов в местном спортзале. Когда мы проезжаем мимо этого зала, я упоминаю об этом, но ни Коннор, ни Ланни никак на это не реагируют.