Но выглядело это неимоверно красиво.

– Это так… так… – я не могла подобрать слова, чтобы описать всё своё восхищение этим творчеством.

– Понравилось?

Филис гордо улыбнулась, и я невольно почувствовала, как щёки покраснели. Не только от смущения, но и от стыда: я только сейчас поняла, что подруга старалась сделать всё что угодно, лишь бы хоть чем-то впечатлить меня. Ходьба задом, покупка еды для бездомных животных, подарок в виде браслета с сердцем, балетные танцы под музыку, рисунок – всё это с каждым разом всё сильнее и сильнее меня восхищало, будто только так девушка могла привлечь моё внимание. А так ли это было на самом деле? Хотелось сказать, что нет, но…

– Можно я заберу себе? – я прижала к груди рисунок, как нечто сокровенное, и с мольбой посмотрела на Филис.

– Конечно! – радостно воскликнула она, выходя из кабинета, где проходил урок. – Я тебе и рисовала.

– Я заметила, – следуя за ней, не стала скрывать своей доброй улыбки я. – Ты там так старательно то рисовала, то стирала, то пыхтела, то снова стирала.

– Такой шедевр, как ты, никогда не повторить, но я очень старалась!

Ещё большее смущение – взгляд в пол. Как же неловко. Как же непривычно. Как же странно.

Но так… приятно. Чертовски приятно.

И этот рисунок был лишь доказательством того, что мне всё это было приятно. В удовольствие. Я давно знала, что Филис прекрасно рисовала, даже когда это касалось каких-то совершенно безумных набросков, а не только меня или природы. Да, именно меня – я не раз замечала, как она рисовала меня. Но никогда не показывала. И никогда не дарила. Но сейчас… словно только из-за того, что я стала с ней более открытой, она решила открыться полностью и мне.

Ох, этот удивительный летний мир, что был в ней…

Эти краски, бабочки, яркое солнце, просторные поля и бескрайнее голубое небо с барашками облаков…

Всё это было таким прекрасным. Таким тёплым, нежным и недалёким: закрой глаза – и окажешься там, в этом в вечном лете.

Филис – олицетворение всех самых странных поступков человека. Олицетворение лета. Свободы, счастья, безумия и…

Любви.

– И у тебя получилось, – вернувшись в реальность, призналась я, разглядывая свой портрет. – Я тоже хорошо рисую.

– Да?

– Ага, – я тихо хихикнула. – Лучше всего у меня получается человек-невидимка.

Филис рассмеялась. Так громко, чисто и искренне – словно маленькие феи веселились в сказочном лесу, круглые сутки водя хороводы и выпивая волшебные напитки. Подойдёшь ближе – и не заметишь, как уменьшишься в размерах и запоёшь вместе с магическими жителями леса, совершенно потеряв голову от пьяного счастья.

Так было и со мной – я и не заметила, как засмеялась вместе с подругой.

– Знаешь, если художники рисуют так, как видят, то картина «Чёрный квадрат» была нарисована вслепую, – выдала странную новость она и с лёгким безумием улыбнулась.

– У меня бы и это не вышло, – криво усмехнулась я, пытаясь оторвать взгляд от рисунка. – Я ужасно рисую.

– Ты ведь не сама придумала эссентизм, верно?

– Я, конечно, умная, но не настолько, чтобы догадаться до такого, – согласилась я с Филис. – И большую часть того, что я написала в докладе, тоже придумала не я.

– А кто же? – с ещё большим любопытством спросила она, впитывая в себя каждое сказанное мною слово.

– Один парень по имени Трантер Нефф из Сандерелиса, – безразлично махнула я рукой, не желая вдаваться в подробности.

– Того города, который неизвестно как исчез под водой?

– Да, – мрачно подтвердила я, вспомнив новости про этот город и цифру в тридцать тысяч погибших.

Слышите? Видите? Понимаете?

Это предупреждение. Предупреждение того, что впереди случится что-то ужасное. И спустя всего полтора месяца после гибели Сандерелиса вновь беды – пожары, пожары, пожары… Теперь в мире творилось что-то ужасное: каждый день во всех городах возникали сотни пожаров. Горели дома, улицы, леса и… люди. Особенно люди. Некая «болезнь» разносилась по всему миру, сжигая каждого человека и оставляя после него лишь пепел.

Болезнь, в которую я упорно не хотела верить, но которая ворвалась в мою жизнь самым страшным образом.

Забавно, не так ли?

– Я тоже могу сказать что-то умное! – внезапно возмутилась Филис, подпрыгнув на месте и встав передо мной, как маленький обиженный ребёнок с надутыми губами.

– Давай, жги, – в предвкушении веселья сказала я.

– А вот знаешь ли, у голубоглазых голубые глаза!

– Да ну! Как ты это поняла?

– А ещё люди с голубыми глазами могут видеть лучше, чем слепые! – заявила девушка.

– А что ещё знаешь о глазах? – с издёвкой спросила я, стараясь не засмеяться.

Она на мгновение задумалась, будто с полной серьёзностью собиралась ответить на мой вопрос, и сверкнула взглядом.

– Глаза человека не чувствуют запах.

– А так хотелось!

– Лошадь может дожить до конца своих дней.

– Да ты Капитан Очевидность!

– О! – Филис подняла указательный палец и подмигнула. – А ещё горячая вода теплее холодной.

Раз – и радость упала в лужу собственной крови.

Два – и улыбка сползла с лица, как труп мухи сползал со стекла.

Три – и дрожь пробила тело, точно тысячи чертей решили в одну секунду поиграть на барабанах.

Горячая вода…

Когда в последний раз я ею пользовалась? Даже когда мне было холодно, что стало в последнее время очень и очень редко, я пользовалась всё равно холодной водой. Продлить себе жизнь – единственное, чем я сейчас занималась. Дожить до того момента, когда учёные разработают нормальную сыворотку, чтобы вылечиться от неведомой никому «болезни». Да и болезнь ли это?

Просто Вселенная наконец-то решила нас убить.

– Ты чего? – спросила Филис, как всегда чуткая к моим переменам настроения, и наклонилась, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Да так, задумалась, – сморщившись, бросила я. – Хочу сказать, что ты тоже очень умная.

На секунду она широко улыбнулась моему комплименту, которые я в последние дни стала делать всё чаще и лучше, но тут же играючи скорчила печальную рожицу, направив уголки губ вниз.

– Мудрецы мои не хотят сегодня изрекать свою мудрость.

– Молчат? – спросила я, ничуть не удивлённая её словам, потому что привыкла к подобному за тесное общение в пять дней.

– Молчат, – вздохнув, протянула собеседница.

– А может, оно и к лучшему?

– Если наконец-то вправить ей мозги, тогда это к лучшему будет.