– …просто ведь господин Пасье просил все разузнать как можно подробнее, – закончила она фразу и вместе с ней разговор.

Когда Ксюша вернулась в отель, видеосессия Реми с Этьеном Пасье как раз подходила к концу. Больной действительно выглядел лучше, ей не показалось в прошлый раз. В его лицо неожиданно вернулись краски, смытые болезнью.

– Привет, – произнес Этьен по-русски, увидев на экране Ксюшу. – Вот, вдруг вспомнил это слово. Когда-то Анжелика меня научила… Я доволен, ма шер[14] Ксения, очень доволен вашей работой! До свидания, хорошего вам дня.

Пасье отключился. Ксюша посмотрела на мужа: тот сиял.

– Ты тоже доволен, смотрю?

– Ага. Он отправит генеалогов искать сведения по Дювалю и по Олегу. И сказал, что мы получим бонус сверх гонорара.

– Ух ты. Как станем прожигать жизнь?

– Вариант первый: поедем в Монте-Карло и спустим все в казино. Вариант второй: отправимся в круиз от Марселя до Владивостока. Я мечтаю о длинноногих…

– Блондинках? – съехидничала Ксюша.

– …дальневосточных крабах, милая. Вариант третий: купим домик под Парижем в лесу. Будет у нас дача, как в России. Мне ужасно нравится ходить по грибы и на рыбалку. Твой папа пристрастил, между прочим. Вариант четв…

– Я поняла, фантазия у тебя богатая. – Ксюша поцеловала мужа, не давая ему договорить.

– Что такое, тебе мои идеи не нравятся?

– Они прекрасны. Хотя домик под Парижем примерно то же самое, что проиграться в казино: налоги нас разорят. А в круизе мы уже были. Каюта тесная и укачивает.

– А что предлагаешь ты? – насупился Реми.

Ксюша знала, что он не всерьез, просто поддерживает игру, ребячится.

– Купим необитаемый остров. И будем по нему бегать совсем… – Она прошептала Реми на ухо что-то, отчего он сжал обеими руками Ксюшину талию и, в свою очередь, тихо проговорил ответ, горяча ее ухо своим дыханием.

И так они шептались некоторое время, пока речь не сменилась языком жестов и прикосновений.

Спустя полтора часа пришлось, однако, отправиться вниз, в холл: Кис жаждал обменяться новостями и уже поджидал их в баре.

– Вы не поверите, братцы: Мика сообщил, что его маман желает нанять меня. У нее снова паника: она уверена, что кто-то хочет ее убить. Так что вечером мы с ней встречаемся.

– А почему именно тебя? – удивился Реми.

– Потому что я русский.

– Она что-то имеет против французов? После десятка романов с французскими мужчинами?

– Она имеет рыльце в пушку. И не хочет, чтобы француз, – если ты вдруг не догадался, речь о тебе, – хмыкнул Кис, – нанятый ее бывшим любовником, отыскал тот пушок во Франции…

– Ну, как у вас говорят, женщина с повозки, коню легче, – хохотнул Реми. – Тем более что Этьен запрягает генеалогов, и я буду в ближайшее время на связи с ними.

– Отлично, – потер руки Кис. – Ксюха, а у тебя какой улов?

– Великолепный. Теперь у нас в компании есть еще отец Михаил.

– Отец? Священник, что ли? – удивился Алексей.

– Он самый. По словам девушек, их папа был очень религиозен.

– Вряд ли был. Скорее, стал, – заметил Кис. – Все, что мы знаем о его молодости, свидетельствует: грешил Олег без оглядки на бога и черта. А вот когда узнал о неизбежной близкой смерти, то сразу присмирел. Подобное со многими случается. Особенно с теми, у кого совесть нечиста… И что в нашей компании делает отец Михаил?

– Сестрички сказали: если что пойдет не так, то дядя Коля-контролер привлечет батюшку. Анжела, по их словам, тоже верующая, и отец Михаил сумеет воззвать к ее совести, – добавила Ксения.

– Вот как… – Алексей задумчиво посмотрел на ее хорошенькое личико, потом на Реми.

– Держу пари на сто евро, камрады… – Он выдержал небольшую паузу и продолжил почти торжественно: – Батюшка и есть хранитель компромата! Это был практически единственный вариант для Олега надежно сохранить заветное досье, причем так, чтобы прямого доступа у дяди Коли к нему не имелось…

– А-а-а… – произнесла Ксюша.

– О-о-о, – произнес Реми. – Не, я в пари не участвую. Спору нет, мы нашли тот сейф, которого нам не хватало в логической цепочке.

– Тем лучше для нас. Надо с ним встретиться, с батюшкой, – предложила Ксюша.

– Он нам ничего не скажет, не стоит тратить время. Тайна исповеди и все такое.

– А если его подкупить? – не сдавалась Ксения.

– Маловероятно. Для священника это большой грех.

– А разве не грех, что он фактически покрывает преступника своей тайной исповеди?!

– Ксюха, не мельтеши.

– Ну разве нет?! – горячилась Ксюша.

– С его точки зрения, раскаяние согрешившего дороже. Божий суд превыше суда человеческого.

– Ага, и бог его простит за раскаяние, и земной суд не накажет! И он прямо чистенький такой, беленький-пушистенький пойдет дальше преступления совершать, да?!

– Дитя мое, угомонись. Давай обойдемся без теософских диспутов.

Реми, оставшийся без перевода, только удивленно моргал, слушая их горячий спор.

Алексей посмотрел на часы.

– Мне пора ехать на Красную Пресню.

– Потом расскажешь? – спросила Ксюша.

– По возможности, – глянул на нее Алексей искоса и направился к выходу.

Ксения знала, почему он так ответил. Ведь с момента, как клиент изложил сыщику суть дела, оное дело становится неразглашаемой тайной… Прямо как тайна исповеди.

Анжела стояла у огромного окна, контражур вытачивал ее изящный силуэт. Она обернулась, когда услышала голос сына, представлявшего сыщика. Да уж, и впрямь хороша собой, оценил Кис. По типу внешности Анжела напоминала Монику Белуччи: выразительные темные глаза, сочный рот. Хотя глаза были припухшими и покрасневшими, а рот будто обметан сухой коркой – это, как ни странно, лишь прибавляло ей шарма. Возможно, по контрасту с ее кричащей сексапильностью: будто легкий мазок страдания, человечности, духовности. Фарфоровая бледность и тени под глазами удачно дополняли картину.

Алексей, следуя приглашающему жесту Мики, сел на диван, Анжела опустилась (именно опустилась, царственно и медленно) на сиденье напротив, красиво поставив ноги. Сын устроился рядом.

– Рассказывайте, – подбодрил ее Кис, видя, что молчание затягивается.

Анжела смотрела на детектива, широко распахнув глаза – знала, такой взгляд вызывает у мужчин слабость в коленках, – и взвешивала, как лучше подать историю. Какой-нибудь глупец или глупица… Анжела не заморачивалась, когда требовалось слово, отсутствующее в языке: натура творческая, она мгновенно его придумывала. По крайней мере, для мысленных формулировок, про себя. На люди она своих словесных детей выпускала, конечно, с осторожностью, как предусмотрительный родитель.

Так вот, какой-нибудь дурень или дуреня могли бы удивиться: что там подавать? История-то, как ни крути, одна и та же! И невдомек им, убогим, что все меняется от интонации, от выражения лица. Слова, произнесенные наивной девушкой, звучат совершенно иначе, чем те же речи в устах женщины опытной, способной придать им потайной смысл. И, главное, нужно