– У нас в Нижнем купцы считают, что ученье – баловство, адля дочерей – даже вредное занятие, но мы дали Ангелине изрядное образование.Что же до прочего… Жизнь в глухой деревне мало простору давала для светскоговоспитания, – улыбнулась княгиня Елизавета Измайлова, – а к Смольному душа удевочки никогда не лежала из-за суровости тамошних порядков. Впрочем, к чемуобременять вас нашими заботами?..

Гостья-француженка понимающе посмотрела на княгиню своимиминдалевидными, темно-карими глазами. Дивный разрез этих ярких глаз позволялпредположить, что и все лицо маркизы д’Антраге было очаровательно до того, какего изуродовала сабля какого-то санкюлота [27], опьяневшего от вина,безнаказанности и крови, – одного из тех, кто гордо косил головы своих жертв вПариже. Маркиза чудом осталась жива, но вот уже более двадцати лет принужденабыла скрывать свое изуродованное шрамом лицо неким подобием чадры – столь изящнойи сшитой из такой прозрачной кисеи, что она казалась необходимым дополнениемэлегантного туалета.

Гостья умоляюще сложила руки:

– Не могу не принять близко к сердцу того, что касаетсядочери моей дорогой подруги! Были ли у нее домашние воспитатели?

– Как не быть? – почти обиделась старая княгиня. – Медамов имосье перебывало – бессчетно! Вы же знаете: в наше время стоит лишь бытьфранцузом, чтобы заслужить доверенность знатных фамилий, однако учителями онибыли столь ничтожными, что физиономии и имена их совсем вышли из памяти!

Тотчас же княгиню бросило в жар от собственной бестактности,однако ни сказать, ни сделать чего-то во исправление сего она не успела.

– А как же не выйти? Бежать от революции сделалось доблестьювысших слоев, и вся Россия теперь покрылась пеною, выброшенной французскойбурею, – послышался с порога звучный голос, и князь Алексей Михайлович,высокий, худой, с орлиным носом, седыми бакенбардами и необычайно благороднымлицом, по-молодому проворный и не по годам статный, вступил в залу, отвесилнебрежный поклон дамам и продолжал свою речь, не заботясь представитьсянезнакомке. Даже чадра не смутила его, как если бы каждый день являлись в его доменеизвестные дамы, старательно скрывающие лица.

«Le provincial vrai!» [28] – подумала гостья, однако жизньнаучила ее сдержанности, потому она даже бровью не повела, а устремила нахозяина столь внимательный и приветливый взор своих прекрасных черных очей,что, казалось, более приятного, чем эти издевки над ее соплеменниками, она вжизни своей не слыхивала!

Княгиня Елизавета, воспитанная по-старинному, даже ипомыслить не могла перебить разошедшегося супруга.

– При матушке Екатерине повелись, а при Павле и вовсеразмножились у нас эмигранты эти! Не было полка в армии, в коем бы не водилосьих по два-три человека, – продолжал нахлестывать любимого конька, не отдаваясебе отчета, сколь это смешно (и вполне в духе того времени!) – честитьфранцузов не сочной русской бранью, а утонченным французским же словоблудием! –Этим-то, кому удалось попасть в службу, более других повезло. Прочие подавалисьв учителя, и хоть в наших российских понятиях сие звание не многим вышехолопа-дядьки, да все ж плоха честь, когда нечего есть. Вот и рассеялись бывшиедворянчики, аристократишки по всей земле русской. Так что во всякой, даже самойотдаленной губернии любой помещик теперь имеет маркиза.

И тут князь Алексей обратил наконец внимание на непритворныйужас, исказивший черты его жены, немного удивился, но смолк, озадаченный.

– Позвольте представить вам, маркиза, мужа моего, князяИзмайлова, вотчима [29] Машеньки, – не гнущимся от неловкости голосомпромолвила Елизавета и с упреком уставилась на Алексея Михайловича. – Маркизад’Антраге сейчас из Лондона, почти прямиком от Маши и Димитрия…

Наивен был бы человек, ожидавший от старого князя смущенныхрасшаркиваний! Поцеловав ручку гостьи, он так заразительно расхохотался, что идамы не сдержались, подхватили.

– Думаете небось: экий медведь русский? А, ваша светлость? –Он оживленно заглянул в темно поблескивающие глаза маркизы. – Что ж, проститевеликодушно, ежели обидел словом неосторожным, а все ж правда моя, хоть игорькая: не сумели вы, аристократы, слабыми, белыми своими ручками властьудержать – вот и утирайте ими теперь слезы от злых насмешек. А что? –воинственно подался он к сконфуженной жене. – Чужбина – мачеха, и не нами сиесказано. Храни бог, ежели выпустят и русские Россию из рук: тоже нахлебаютсягорького на чужой стороне!

– Господи, спаси и сохрани! – слабо обмахнулась крестомкнягиня. – Революция – гнусное событие, а ее деятели – чудовища, вампиры,каннибалы! Моя дочь, баронесса Корф, рассказывала, что в ту пору в Париже…Впрочем, что это я? – засмеялась она. – Вы ведь и сами все знаете, все помните!

– Такое не забывается, – глухо промолвила гостья, и кисеяколыхнулась у ее губ от тяжелого вздоха. Конечно, ей ничего не надо былонапоминать: первым делом она поведала княгине Елизавете, как в годы террорапряталась вместе с Марией Корф в каменоломнях под старым монастырем кармелиток– именно там, где некогда Луиза де Лавальер искала убежища от влюбленного в нееЛюдовика XIV. Гостья вообще была прекрасно осведомлена о жизни супругов Корф вЛондоне, где барон продолжал свою дипломатическую деятельность. Маркизаповедала, что однажды на приеме в русской миссии встречалась даже с братомМарии, молодым князем Алексеем Измайловым, на время прибывшим из Сербии, где ондавно уже сменил своего отца. Старый князь Алексей Михайлович долгие годынегласно представлял интересы России на Балканах, однако после смерти великойЕкатерины император Павел, по какому-то недоразумению или наговору, бог вестьза что отставил его от службы. Князь Алексей уехал в деревню, в родимоенижегородское Измайлово, и хотя новый государь, Александр Павлович, началвсяческими посулами заманивать его в Иностранную коллегию, тот на уговоры неподдался и за двадцать почти лет покидал Измайлово лишь несколько раз: отвозилвнучку (дочь Марии воспитывалась у деда с бабкой, подальше от сурового имрачного Альбиона) в Санкт-Петербург, в Смольный институт, забрал ее изинститута прошлым летом, да вот нынче, когда забота о будущности юной баронессыАнгелины Дмитриевны вынудила князя и княгиню Измайловых подумать о постоянномгородском жительстве.