Этот путь казался бесконечным. Внезапно лошадь Гарофано(единственная, которую удалось не потерять в этой давке) провалилась копытоммеж досок настила, упала, но подняться не смогла и отчаянно забилась, сбивая сног ближайших к ней людей, уже не имевших возможности посторониться. Гарофано,вокруг руки которого был обмотан повод, упал одним из первых, невольно увлекаяза собою Анжель и не отпустившего ее Оливье. Какие-то люди наступали на них итоже падали… Анжель поняла, что задыхается, и испустила отчаянный крик, тут жеподхваченный другими. И вдруг она почувствовала, как навалившиеся на нее теларазлетелись будто по волшебству, а сама она вздернута с грубых досок и поднятаввысь какой-то неведомой и неодолимой силою. Чьи-то руки смяли ее плечи,стиснули тело, и, как ни ошеломлена, как ни испугана была Анжель, она ощутилаживотную похоть этих рук и испустила еще один крик, в котором выразился весь ееужас перед неизбежностью, неотвратимостью новой жестокой каверзы, которуюподстроила ей война:

– Лелуп!

Ибо это был он. И, увидев его, краснорожего и косматого, смаленькими свинячьими глазками, Анжель сочла, что настал ее последний час.Казалось, его торжествующий взгляд высасывает из нее жизнь, словно Лелуп былвампиром и пил ее кровь. Ей даже почудилось, что обветренные, обмороженные губыего покрыты запекшейся кровью, и отвращение возобладало над страхом,гнездившимся в ее душе. Руки Лелупа до хруста стискивали ее ребра, однакоАнжель как-то извернулась, рванулась – и впилась скрюченными пальцами в лицоЛелупа, целясь в глаза. Что-то мягко и влажно подалось под ее пальцами; Анжельвзвизгнула, словно схватила холодную скользкую змею, а Лелуп взвыл от боли,разжал руки и, пытаясь прикрыть ладонями лицо, выпустил Анжель.

Она тяжело рухнула на спину Гарофано, который с величайшимтрудом выбрался из-под груды человеческих тел. Оба снова упали, и неведомо, чембы все кончилось, когда б не подоспел Оливье, которому удалось наконец встать.Они укрылись за обломками кареты и, вцепившись друг в друга, с трудом перевелидух. Оливье и Гарофано, как заведенные, твердили в лад:

– Mon Dieu!

– O, dio mio! [23]

Анжель тихонько стонала без слез. С нею творилось что-тострашное. С утра донимавшая легкая тошнота тяжелым комом стояла у самого горла;каждую минуту она ждала, что ее наконец вырвет и станет чуть полегче, но ничегоне происходило, лишь мутило все сильнее и шум в ушах стоял такой, что почти заглушалнеистовый человеческий и лошадиный рев, царивший над мостом, да вдобавок –наверное, от страха – она с великим трудом понимала смысл доносившихся до нееслов, как будто враз забыла не только знаемый лишь понаслышке итальянский, но иродной, французский язык. Это ужасно напугало ее, однако было нечто гораздоболее страшное: Лелуп! Сейчас он очухается и снова бросится на нее!

Она приподнялась – и впрямь сразу увидела Лелупа. Людскойводоворот закружил его, как щепку, и уже выбросил на стремнину приближавшимисяк спасительному берегу, однако он, будто одержимый, рвался назад, простирая кАнжель свои толстые, грязные пальцы. Его толкали, сметали с пути, как досадноепрепятствие, однако Лелуп, словно обезумевший, упорно рвался поперек людскогопотока. Ему уже почти удалось приблизиться к Анжель, когда какой-то разъяренныйгренадер, прокладывавший себе путь беспрестанными ударами, рассыпаемыми влево ивправо, ударил в лицо и Лелупа, да так, что тот опрокинулся на спину на самомкраю моста, едва не свалившись в воду. Его топтали ногами, шагая по его животуи голове, но ничто не могло сокрушить Лелупа. Неистощимый запас жизненных сил помогему подняться, ухватившись за ногу какого-то кирасира. Чтобы устоять, тотуцепился за руку другого солдата, но запутался в накинутом на плечи плаще,споткнулся, упал – и свалился в Березину, увлекая за собой и Лелупа, и другогосолдата, за руку которого он цеплялся. Кирасир и солдат тотчас исчезли подльдинами, а Лелупу посчастливилось ухватиться за козлы, подпиравшие мост. Рядомплавала туша мертвой лошади, на которую Лелуп и взобрался. Однако ему все же неудалось дотянуться до края моста, и он тщетно простирал руки, взывая о помощи.

Гарофано безотчетно подался в его сторону, но Оливье вовремяухватил его за полу.

– Некоторые люди после смерти становятся лучше, чем прижизни! – бросил он, снова вливаясь в людской поток и увлекая за собою Гарофано,принявшегося вновь и вновь призывать «Dio mio!», и Анжель, едва передвигавшуюноги. Ее преследовал дикий взгляд Лелупа. Она оглянулась, не выдержав, толькораз; и то ли почудилось ей, то ли она и впрямь увидела, как саперы и понтонерыбросили Лелупу конец веревки и он, ловко подхватив его, обвязал веревку вокругтуловища. Однако никто не собирался тащить его на мост, и он побрел, пробираясьпо трупам и льдинам, обратно к левому берегу, до которого добраться ему былогораздо ближе, чем до правого.

* * *

Анжель впала в полное оцепенение и уже не чувствовала нитолчков, ни тычков, не сознавала, что Оливье и Гарофано все еще волокут еевперед, не останавливаясь, не замедляя шага, безжалостно отталкивая эфесомсабли и стволом незаряженного пистолета всех замешкавшихся на пути. Может быть,оттого, что здесь, среди этого сонмища, озабоченного лишь спасением собственнойжизни, только они думали о спасении другого, бог простер над ними милосерднуюсвою десницу и помог почти беспрепятственно дойти до берега.

Но и на берегу они еще какое-то время неостановимо бреливперед, таща под руки Анжель и тупо удивляясь, почему никто не путается напути, а доски понтонов более не ходят ходуном. Наконец Оливье, осознавший, чтопод ногами уже не щелястый настил, а промороженный обледенелый песок, вскричал,подобно одинокому марсово́му, завидевшему наконец в беспредельной морскойдали долгожданные очертания скал:

– Земля!..

И все трое тут же рухнули на эту спасительную, обетованную,надежную твердь, враз утратив остатки сил, мечтая лишь об одном: никогда болеес нее не подниматься. Рядом так же, как они, падали люди, целовали землю.Плакали, смеялись, кто-то блаженно затянул песню:

– Vive Henry Quatre, vive ce roi vaillant! [24] – но большеючастью люди оцепенело молчали, сраженные спасением, как пулею. И вдругтысячеголосый, ужасный вопль заставил их вскочить, не помня усталости.

Мост рухнул.

Мост провалился под тяжестью пушек, и люди, лошади, повозки– все рухнуло в реку. Лед крошился, ломался, и Березина без разбору поглощалалюдей, жерла орудий и обломки моста. Многие пытались забраться на льдины, ноэто не удалось никому.