– Интересное слово, «грамицидин», – вклинился я. – Это что же, лекарство так будет называться?

– Д-да, – почему-то с легким заиканием ответила Маша. Наверное, без ошибок выговаривающий такое военный, хоть и муж хорошей знакомой – явление редкое. Таких ученой общественности за деньги показывают. А тут – живой и не в клетке.

– Это вот из этого, – показал я на сотни, если не тысячи пробирок вокруг нас, – вы его добываете?

– Нет, не совсем, – торопливо объяснила хозяйка. – Мы сеем опасные микроорганизмы на питательные среды, а потом добавляем… – Тут на меня посыпались малопонятные слова, но я мужественно кивал, будто понимал. Нет, главное до меня дошло. В почве есть странный микроб, который валит опасные бактерии как из огнемета, а Маша вместе с мужем микроб добыли и теперь из него получают этот самый грамицидин. Но хотят еще сильнее найти, а для этого всех заставляют таскать грунт. Но сколько же незнакомых слов я услышал!

– Я готов, – прервал я Марию Георгиевну. – Испытывайте на мне этот ваш грамицидин эс.

– А почему «эс»? – спросила Вера. – Вроде не было такого в названии.

– Потому что советский, – сказал я. – Я верю, что лекарство будет хорошее.

На испытания позвали Георгия Францевича, который оказался вовсе не старым хрычом с седой бородой, а молодым, чуть старше своей жены. За ним подтянулись и его гости: Владимир Александрович, тоже молодой, хоть и профессор, и Михаил Николаевич, у которого на лбу написано было, что он военный, хоть и одетый в цивильный костюм. Вот этот мужик, постарше меня годами, да и в чине, пожалуй, тоже, присутствовал из одной только вежливости. Чуть оживился он однажды, когда Маша сказала про букву «с» в названии, да и то совсем немного.

Меня помазали мазью (не всего, а только рану) и дали чуточку с собой. А Вера обязалась предоставить результаты эксперимента. Ну, если это такой же грамицидин, как у нас в аптеке продавался, то я и так могу сказать: заживет как на собаке.

* * *

А потом жена отвезла меня на… новую квартиру. Не совсем квартиру, комнату в коммуналке, которую снимала у эвакуированных. Потому что в общежитии, как она объяснила, жить уже невозможно, там скоро двухэтажные кровати поставят, как в казарме. Вот Вера и сняла жилье. Недалеко, в Борисоглебском переулке. И совсем недорого.

Жену я похвалил. Хоть комната, да своя, отдельная. И не надо с соседками договариваться, если решила с мужем обсудить международное положение. Дом, правда, был старый, какой-то странный: с одной стороны двухэтажный, а со двора – трехэтажный. Потому и переходы на разных уровнях, порой самых неожиданных. А, что переживать, лишь бы моей любимой хорошо было.

– Все, располагайся, вот тут кровать, вон там по коридору – туалет и ванная. Я буду поздно, – наскоро объяснила явно торопящаяся жена.

– А отпроситься нельзя было? – поинтересовался я.

– Петя, ты себе как это представляешь? Там больных куча, перевязки, обходы, документация. Кто за меня это делать будет? Да тут еще и консилиум, какого-то генерала привезли, двадцать минут всего осталось. Николай Нилович за опоздание так отпесочит, что мало не покажется! Все, побежала, не скучай! – она торопливо поцеловала меня в губы и зацокала каблучками к ожидавшей ее машине.

* * *

Утром, возвращаясь в гостиницу (двадцать минут прогулочным шагом), я заметил у одного из подъездов «Украины» военную полуторку, из которой человек шесть бойцов разгружали и торопливо заносили внутрь до смерти знакомые ящики – сам их перетаскал такую гору, что ого-го. Значит, и здесь готовятся ко всему, в том числе и к самому плохому. А именно – взрывать высотку.

Увидел – и забыл. Не до этого. Во-первых, холодно, даже летняя шинелька не особо помогала. А я еще думал, брать ее или так побегаю. А во-вторых, там комфронта ждет уже. Надо, кстати, доложить непосредственному начальству о чудодейственном лекарстве. Остаточек я себе заныкал – мне оно больше пригодится. А профессор Гаузе с женой еще сделают, они умеют.

Награждение проходило в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Привезли нас заранее, расставили по ранжиру. Коротко, но емко проинструктировали: как подходить, что и куда говорить. Все, даже те, кому здесь не в новинку, внимали молча. Естественно, что по нужде все успели сходить загодя, так что эта часть ценных указаний осталась без отклика. Генералы, полковники, лейтенанты. Всего двадцать шесть человек. Все отглаженные, подтянутые, благоухающие шипром. Рядом стоял белобрысый младлей из летчиков. Его лицо было в красных пятнах от волнения, глаза шальные, озирается вокруг, как пацан.

– Тебя за что награждают? – шепнул я.

– За воздушный таран под Москвой, – ответил белобрысый, продолжая вертеть головой во все стороны. – Еще в августе объявили, но все тянули с вручением. Эх, красота! Ты тут раньше бывал уже?

– Нет, в первый раз, как и ты, – ответил я. До Кремля судьба ни разу не добросила, весь заработанный иконостас на месте вручали, то комполка, то комдив. Один раз только генерал Кошевой отметился, который потом на Параде Победы командовал сводным полком от Третьего Белорусского.

– Жаль, не фотографируют, вот бы ребятам показать, – продолжал восторгаться мой сосед. – Никогда такого не видел!

– А что дали? – спросил я его. Надо же парня отвлечь немного, а то сейчас не выдержит, пойдет позолоту на стенах трогать.

– Героя!

– Силен! – кивнул я. Везунчик, что говорить, после такого… У них там, у летунов, безбашенных хватает.

Я поразглядывал шикарные позолоченные плафоны, мозаичный пол. Между четвертой и пятой люстрами на потолке были заметны следы недавнего ремонта. Да, видно только если присмотреться, хорошо сделано, но меня не проведешь, глаз наметан. Невольно посмотрел на пол в том же районе. И тут паркет свеженький, хорошо видно, что меняли не позже пары месяцев. Он даже блестит сильнее.

– В июле во дворец немецкая бомба попала. – Младлей увидел мой взгляд, кивнул в сторону пола. – Проломила крышу, перекрытия, но не взорвалась, развалилась.

– Большая?

– Двести пятьдесят килограммов. У нас в полку майора сняли за то, что пропустили бомбардировщик к столице. Скандалище в подмосковных полках ПВО был тот еще.

– После этого велели таранить немецкие самолеты?

– Нет, что ты! Я просто высадил весь боезапас до ручки, а «юнкерс» все прет и прет. Ну я и срубил ему крыло.

– Молодец!

Младлей повернулся ко мне, осмотрел еще раз петлицы, орден:

– А тебя за что? Ты же из военинженеров? – Казалось, он даже немного удивлен, что представителя такого неромантичного рода войск за что-то вообще можно наградить. Да еще и не первый раз. У нас же там ни одного самолета нет, одни лопаты. – Что дают?

Я посмотрел на Кирпоноса, что стоял в начале шеренги. Генерал мне так и не сказал, чем наградят. Наверное, опять дадут «Красное Знамя».