– У аппарата, – коротко бросил главный редактор и, явно прерывая говорящего, добавил: – Через пять минут перезвоните, занят. – Он повесил трубку и поднял на меня взгляд: – Продолжайте, товарищ Соловьев.

– Выслушав предложение, товарищ Сталин порекомендовал его автору написать письмо в газету «Правда», так как он не может один принимать решение за весь советский народ. Хотя лично он за, необходимо посоветоваться с коммунистами и беспартийными, поддерживают ли они такое название.

– И… письмо?.. – спросил Поспелов.

– Со мной, Петр Николаевич. Мы подумали, что если товарищу Сталину я доложить не смогу, то ограничимся письмами в «Правду» и «Красную звезду».

– Не надо никакой «Звезды», – встрепенулся правдист. – Обойдется Ортенберг. – Это он себе под нос буркнул, но я услышал. Понял, чем пахнет такая кампания, и делиться ни с кем не собирается. – Давайте письмо. – Он нетерпеливо протянул руку.

Пару минут он изучал творение Ильяза, пятое вроде по счету: предыдущие я забраковал из-за помарок и ошибок. Татарин долго ругался при этом себе под нос на смеси родного и государственного, но пером старательно скрипел. Главный вопрос – зачем я это приписал ему, хотя он и слов таких не знает? – был задан еще после аттракциона на политзанятиях. Я и объяснил ему, что мне негоже – и так на виду, а ему в самый раз, да и карьере точно поможет.

– Ну что же, хорошее письмо, – вынес приговор Поспелов через пару минут. – Правка будет небольшая, не затрагивающая сути. Сами понимаете, мы предварительно посоветуемся с секретариатом товарища Сталина и после этого опубликуем его в ближайшее время. С товарищем Ахметшиным мы тоже свяжемся. Как это лучше сделать?

– Через меня, наверное. Младший лейтенант в моем подчинении. А я – адъютант комфронта. Так что найти будет нетрудно.

* * *

Вера, увидев меня, офонарела. Конечно, я и без Звезды Героя в парадной форме смотрелся ничего, но в комплекте с наградой… Когда я зашел к ней в ординаторскую, она что-то быстро писала и даже голову не подняла. Я кашлянул тихонечко, стараясь привлечь ее внимание. Никакой реакции, только брызги из-под пера летят.

– Вера Андреевна, отвлекитесь на минуточку. – Я решил не ждать, когда она закончит. Это и час можно потерять.

– Сейчас, подождите, – буркнула она, – мне протокол… – Тут до нее дошло, чей голос ее отвлек от важного дела, и она посмотрела на меня. – Петя? Тебе… Героя?.. Ничего себе, Петенька… – Наконец-то я дождался нормальной реакции от жены на свершившееся, а не бормотание под нос. Объятия в комплекте с поцелуями принимаются. Особенно от такой красавицы.

– Тебе долго еще? Нам надо собраться, к шести в «Националь» – Кирпонос пригласил. И я думал еще по дороге зайти к родителям Бурякова, они же рядом здесь.

Давно уже было пора отдать долг памяти, все никак не складывалось.

– Я попробую отпроситься у Николая Ниловича, мне еще протокол операции дописать надо. Попрошу ребят перевязки за меня сделать, там немного осталось… – Вера пыталась сотворить все дела сразу, и до нее никак не могло дойти, что ставить в первую очередь.

– Так, ты пиши, к Бурденко я сам схожу, а про перевязки и потом договоришься. Где кабинет начальника?

– На третьем этаже, налево от лестницы. Если только он не уехал.

– Надо будет, я и у Крупчицкого пойду тебя отпрашивать.

Но Бурденко оказался на месте, так что начальника госпиталя беспокоить не пришлось. Я постучал и заглянул в приоткрытую дверь. Николай Нилович выглядел… хреново он выглядел, ребята. Устало. Будто лошадь загнанная. Вот знаете, тянет она свою повозку, тянет, и ноги поскальзываются, а потом бац – и упала. Рассказывали, что за войну у него два удара было, и только третий, после войны, подкосил его. Он в тот, первый, раз в сорок третьем дружка моего в кучку собирал, в простом медсанбате, представляете? Главный хирург Красной Армии – простого солдата в палатке оперировал! Кремень, а не мужик!

– Что у вас? – тихо спросил он, подняв взгляд от парящего перед ним чая в стакане. Да, отдохнуть бы тебе, выспаться, а не по восемь часов у стола стоять на подгибающихся от усталости ногах, глядя на коллегу, падающего в обморок от недосыпа.

– Извините, Николай Нилович, – сказал я, заходя в кабинет. – Может, вы помните меня, я…

– …муж Веры Соловьевой, – закончил он за меня, разглядывая Звезду Героя. – Зашли выпросить жену на недолго.

– Да. Хотел пригласить ее поужинать, отметить…

– Поздравляю, Петр… извините, забыл отчество… – Было видно, что ему и впрямь неудобно от этого. Хотя рассказывали про него, что был крут неимоверно и разгоны учинял такие, что мало никому не казалось.

– Да просто Петр. Я же моложе, да и звание у меня…

– Херня все эти звания, – вдруг выругался он. – Все мы, по сути, простые солдаты. Идите, скажите Вере Андреевне, что до завтра она свободна.

И знаете, вот эта бесхитростная ругань и старорежимное «солдаты», которое сейчас не в ходу еще, в такое настроение меня вогнали… Прям как в 1943-м, когда погоны вернули. Аж слезу смахнул.

* * *

– А ты знаешь, оказывается, этот дом до революции всего одной семье принадлежал, – рассказывала мне Вера, собираясь. Саму ее я не видел, только иной раз из-за дверцы платяного шкафа мелькала какая-то часть ее организма. – Жила здесь барыня с мужем и ребенком, представляешь? Одни на весь дом! Это сколько же они дров тратили, чтобы зимой протопить все? Уму непостижимо.

– Богатые, наверное, были? – спросил я для поддержки беседы. – Сбежали потом, после революции?

– Не, она отсюда только в двадцать каком-то году уехала, когда муж нашелся. А так жила здесь, говорят, бедовала очень. Стихи писала. А дом ей отец купил, он музей на Волхонке построил.

– А как фамилия? – Что ж меня в сон-то так клонит? Надо встать, походить хоть немного.

– Цветаева. Марина, не помню по отчеству.

– Нет, не знаю такую. Я по стихам не особо, из дореволюционных одного Пушкина знаю.

– А Лермонтова?

– Ну и его. Слушай, Вера, откуда ты хоть это все узнала? Ты же живешь здесь без году неделя, а уже и про барыню со стихами, и про батю-строителя. И говоришь, что на работе с утра и до ночи.

– Так это Галя Смирнова, соседка. У нее язык без костей, мелет им без устали. Иной раз такое расскажет, хоть стой, хоть падай. Все, готова. Как я выгляжу?

Жена вышла из-за дверки, крутанулась. Голубое платье выглядело шикарно.

– Отлично, как всегда. Готов разгонять очередь из мужиков, желающих тебя закадрить. Пойдем уже. Нам еще к Буряковым зайти надо. Я им письмо писал, насчет сына. Помнишь?..

– Конечно, помню… – Вера поцеловала меня в щеку. – Надо обязательно их повидать.

Родители Бурякова встретили нас в буквальном смысле на пороге своей квартиры. И с дверью нараспашку. Даже с чемоданами в руках.