А вот, очевидно, те, кто патологически ненавидит домашний уют и порядок в квартирах. На экране монитора, который квартирные изуверы приняли за сломанный, а потому – стоящий в тумбе телевизор, высветились три физиономии, глаза на которых тупо смотрели в обшивку двери. Стоящий первым еще раз нажал на звонок. Запись начала новый отсчет. Тот же взгляд, не подозревающий о наличии видеоглазка.

«– ...Никого нет. Значит, он один был в квартире».

Антону оставалось только подивиться проницательности гостей.

«– ...Открывай, Филателист...»

Конец записи.

Выводы из увиденного и услышанного? Первый. Вандалов было как минимум трое, и их лица пригодны для последующего опознания и идентификации. Второй. Один из них имеет кличку Филателист. Не так уж часто встречающаяся в преступной среде кличка.

Антон вынул кассету, вставил в магнитофон другую, сел на диван и стал ладонями растирать лицо. То, что произошло за истекшие сутки, разломало весь остов им же выстроенного привычного образа жизни. В его судьбу вмешались другие. Вмешались дерзко, грубо, не задумываясь о последствиях и не боясь ничего. Это были те, для кого совершенно не существует никаких норм морали и нравственности, чувства самосохранения и признания устоев общества, в котором они существуют. О ком идет речь? Кто попадает под такое определение? Антон вынужден был признать, что он сейчас размышляет о животных.

В эти мгновения в нем еще жил человек, отправляющий правосудие, совершенно беспристрастный и бесчувственный...

Только Закон, и ничего больше...

Но ему предложен сейчас другой вариант сосуществования. Тот, по которому живут те, кому чужды нормы морали, чувство самосохранения и кто не признает никаких законов, кроме ими же установленных.

Антон дотянулся до телефона. Впервые за все время работы судьей он тревожил в выходной день и секретаря суда, и его председателя.

– Прошу прощения за звонок, Николай Сергеевич, – твердым голосом поприветствовал начальника Струге. – Но без нужды я вас бы не беспокоил. У меня внештатная ситуация. Если вы еще не в курсе...

– В курсе, в курсе, Антон Павлович, – мягко перебил его председатель. – Что же там такое произошло? Надеюсь, ничего серьезного?

– А говорите, что в курсе! – усмехнулся одними губами Антон. – Ничего серьезного – в этом вы правы. Но неделю мне придется поболеть. Я сейчас собираюсь в поликлинику.

– Сотрясения нет? А как же завтрашний процесс по делу Артемова и Саитгалина? Опять откладывать?

– Шесть раз его откладывали не по моей вине. Думаю, что один раз можно отложить и по моей инициативе. Тем более что это связано со здоровьем. И тем более что придется отложить не только этот процесс, а еще несколько. А адвокаты Артемова и Саитгалина будут только рады.

– Надеюсь, вы никуда не собираетесь уезжать в течение этой недели? Если куда-то отправитесь – я должен знать, где вас искать.

– А разве я говорил, что мне нужна неделя?.. Кажется, нет. – Антон был удивлен.

– Но вы ведь не собираетесь отсутствовать дольше?

Острый слух Струге мгновенно уловил ложные нотки в голосе Заруцкого. Что-то неприятное, вязкое и потому пугающее перемешалось в этой простой на первый взгляд фразе: «Я должен знать, где вас искать...»

«А зачем меня искать, если я не потерялся?» – где чувства бессильны, вступает в действие логика. Струге был из тех, кто в минуты сомнений имеет привычку перепроверяться. Срабатывает «автомат» – чувство самосохранения.

– Если меня не будет дома, то я либо в больнице, либо у знакомого психотерапевта. Улица Волжская, дом семь, квартира двадцать четыре. Вы запишите, я сейчас повторю.

Антон произнес последнюю фразу, организовывая «проверку» в «проверке». Называя первый пришедший на ум адрес в Центральном районе, он очень хорошо слышал в телефонной трубке шорох бумаги. А ответ Заруцкого затянулся на ту долю секунды, чтобы Антон понял – председатель стал писать адрес с того момента, как Струге его назвал. Тем не менее Антон услышал:

– Зачем мне записывать? Если будете уезжать – просто позвоните.

– Если я управлюсь со своим недугом быстро, то сразу выйду. В любом случае я буду стремиться к этому.

Разговор окончен. А вместе с ним окончено все, что шесть лет связывало его убеждениями по рукам и ногам, то, что раньше тяготило, а потом выработалось в устойчивую привычку.

Первое, что сделал, поднявшись с дивана, Антон, – разгреб ворох одежды и вытащил из-под него плечики с висящей на них мантией. Когда она находилась в его квартире, она всегда висела, расправленная, на комнатной двери. В пятницу он взял ее, чтобы привести в порядок на следующую неделю – почистить и погладить. Он так и сделал вечером, но сейчас она была растоптана и смята. Антон отнес ее в ванную и повторил пятничное мероприятие. После этого повесил ее не на дверь, а в шкаф. Держа рукой дверцу, он смотрел на нее, словно боясь сделать первый шаг и ошибиться.

Струге с грохотом захлопнул дверцу.

Все!..

И принялся за уборку.

Он развешивал вещи в шкаф, чистил, драил, мыл мебель, пол. Когда с этим было покончено, он собрал в кучу вещи, внешний вид которых можно было восстановить, лишь выстирав, и снес в ванную. Они с трудом поместились в стиральной машине. Корзины для грязного белья Струге не имел.

Свою беспечную спортивную одежду он сменил на джинсы, кроссовки и короткую кожаную куртку. Уже выходя из дома, он вернулся и надел на палец подарок матери – золотой, с вкраплением черного камня, перстень.

Что-то было не так. Что-то перевернулось. Судья Антон Павлович Струге исчез, как мантия за дверцей шкафа.

Пастор был очень удивлен, когда, подъезжая с Сохой к дому судьи, увидел рядом с подъездом «BMW» Мурены. Мурена был человеком Тимура, поэтому такое совпадение совпадением уже не являлось. Свернув в закоулок, откуда было бы удобно наблюдать за событиями у подъезда, они простояли там около получаса. За это время произошли незначительные события: Мурена, знакомый Пастору и Сохе Филателист и еще один боец, которого они не знали, вошли в подъезд судьи, пробыли там около двадцати минут и вышли. Сев в машину, они сразу уехали. Решив не испытывать судьбу, Пастор выждал еще некоторое время и был вознагражден за осторожность. В квартиру вернулся Струге.

– Сейчас судья, наверное, пытается подсчитать убытки от кражи, – высказал предположение молчавший до сих пор Соха.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – спокойно спросил Пастор, прикуривая сигарету. Не дожидаясь ответа «подчиненного», сделал это за него: – В том, что ты всех людей считаешь тупее себя. Я отвечаю – Мурена из хаты не взял и спичечного коробка. Они искали общак. Как видишь, не нашли. Судья он ведь, Соха... Он ведь – судья, мать твою! Умнее тебя, бестолкового, в десять тысяч раз! Он без подсказки поймет, что ничего ценного не взято. Кстати, позвонить ему не мешает. Наш с ним уговор в силе, а приход Мурены никто не предполагал. Эта свинья наверняка всю квартиру на уши поставила...