В конце мая 2014 года прошел злополучный опрос по поводу кандидатов в президенты на выборах 2017 года: Франсуа Олланд получил 3 %. Он снова стал объектом всеобщих насмешек, как четыре года назад. Эта пустая трата времени и денег показалась мне крайне нелепой, а попытка утопить Франсуа всерьез разозлила. Конечно, это мое личное дело, но помимо всего прочего оказались задеты мои чувства французской гражданки, исповедующей левые взгляды. Как он дошел до такого? Как вышло, что он получил всего 3 %? Словно пузырьки на воде, стали всплывать воспоминания.

С чего началось, к тому и вернулось: когда он готовился выставить свою кандидатуру на президентских выборах, в него тоже никто не верил. Только он сам считал, что сумеет победить. А я готова была следовать за ним куда угодно. Началось все одним ноябрьским утром 2010 года: одеваясь в нашей спальне, он сказал мне, что выдвигает свою кандидатуру.

Мы старались не касаться этой темы. Я знала, что он поставил перед собой определенную задачу. О том, что предстоит, если и упоминалось, то именно так — как о «задаче». Слова «президентские выборы» никто из нас не произносил. Франсуа словно стыдился своих честолюбивых замыслов. Табу было нарушено лишь раз. Мы ехали на моей машине по улице Фобур-Сент-Оноре, за рулем сидел он. К моему крайнему изумлению, когда мы проезжали мимо Елисейского дворца, он произнес:

— Посмотри, вот наш дом.

Я расхохоталась — он вообще часто меня смешил! Умел пошутить, в том числе и над собой. Но в то ноябрьское утро все было по-другому: в его глазах я не заметила ни искорки озорства. Он был серьезен, спросил, что я об этом думаю. Впервые за все время. И я сказала, что думаю:

— После того, что произошло в две тысячи втором и в две тысячи седьмом, у тебя нет права на ошибку. После провала Сеголен Руаяль ты должен задать себе только один вопрос. Или ты уверен, что ты лучший, — и тогда идешь до конца, или нет — и уступаешь место другому.

Он ответил не задумываясь:

— Я лучший.

— В таком случае у тебя действительно есть шанс победить.

Мы продолжали это обсуждать. Он ничуть в себе не сомневался. Всегда был уверен в том, что одолеет другого кандидата от Социалистической партии, Доминика Стросс-Кана, хотя рейтинги у того зашкаливали. Сказал, что Сеголен Руаяль ни за что не станет кандидатом, если он пойдет на выборы. Тогда, в 2007 году, он просто позволил ей выйти на первый план. На сей раз его очередь. Уже два года, соблюдая строжайшую тайну, он над этим работает. Он начал с нижней ступени. В 2008 году, после злосчастного съезда в Реймсе, Франсуа был полностью дискредитирован. Президентская гонка была проиграна, Сеголен заявила, что это он во всем виноват. Как всегда, кого-то должны были назначить виновным, и этим виновным стал он. Всем хотелось перевернуть страницу и забыть об Олланде. Одиннадцать лет во главе Социалистической партии — пора и честь знать!

Перед самым съездом меня осенила идея: надо кое-что сделать и для себя, и для него. Я купила новую машину. Пошла к автодилеру и поменяла старушку «рено-клио» на новенький «меган». Мне не терпелось получить новую машину прямо сейчас, я даже цвет не выбирала. Взяла, что было на складе. Я даже к покупке носков подхожу обстоятельнее… План созрел. Мне хотелось, чтобы он ушел с гордо поднятой головой. Хотелось, чтобы мы ушли вместе, чтобы все увидели, как мы садимся в новенькую машину — символ новой жизни, нового старта. Короче, чтобы он признал, что мы супруги.

В последний момент он отверг мой план. Атмосфера на съезде сгущалась. Разгорелась схватка, перешедшая в психодраму, между претендентами на главную роль в партии: Мартин Обри, Бертраном Деланоэ и Сеголен Руаяль. Все обвиняли друг друга в подтасовках. С преемниками Франсуа явно не повезло. В конце концов верх одержала Мартин Обри — но какой ценой! В Соцпартии царил полный разброд. Франсуа решил покинуть заседание незаметно, через служебный вход, без камер и журналистов. Я заехала за ним, куда он сказал. Туда, где никто бы не увидел, что он уехал со мной…

Следующие два года были лучшим временем нашей совместной жизни. В прессе его называли неудачником, исчерпавшим себя, конченым для политики. Мне он казался не таким, как прежде. Три дня в неделю он проводил в Коррезе, остальные мы были вместе. Я носа не высовывала из своей конуры в «Пари-Матч», держась подальше от политической журналистики. У Франсуа стало немного больше свободного времени, теперь его уже не ждал у порога шофер. Мы жили на улице Коши, в квартире, которую он выбрал сам. Мы не торопясь ее обставляли, обживали и «занимались нами», как он говорил. Как будто все остальное не имело никакого значения. Он часто повторял: «Устроим себе приятную жизнь».

Каждая минута по-своему важна. Франсуа, тот Франсуа, которого я тогда безумно любила, был создан для счастья. Он не любил ни спорить, ни ссориться, как это случается между любовниками, — ему не нравилось ничего, что может испортить день, час, миг. Для него жизнь бесконечно драгоценна!

Он, как никто другой, умел перевести размолвку в шутку и с помощью капли юмора вернуть жизнь в правильно русло. Он умел рассмешить меня даже тогда, когда мне совсем не хотелось смеяться. Ему было присуще потрясающее качество — видеть во всем только хорошее. Он наслаждался жизнью с безграничным оптимизмом и непостижимым образом умел заражать этим других.

В то время мы вдвоем отправлялись навстречу приключениям, слушая в машине любимые диски. Он ухитрялся прямо за рулем танцевать сиртаки под песни Далиды. Просто чтобы рассмешить меня, и я смеялась так, как никогда в жизни не смеялась. В те дни мы хотя бы на один день в неделю отправлялись куда-нибудь поваляться на травке. Я показывала ему те места, где он раньше не бывал, — берега Луары и мой родной край. Он тогда впервые открыл их красоту. Благодаря мне он, прежде буквально молившийся на Средиземноморье и раскаленное южное солнце, полюбил Атлантику и могучее дыхание приливов. Мы с ним заезжали в деревни его депутатского округа, катались по землям Ло, утопавшим в золотом свете.

Помню наш первый отпуск в 2007 году: мы провели незабываемые дни на юге Франции и в Италии. В последующие годы мы ездили в Испанию и в Грецию. В Афины, а перед этим на Скирос, Миконос, на Парос. Мы, словно подростки, взяв напрокат скутеры, носились без шлемов, изъездив эти острова вдоль и поперек. Часто даже не знали, где остановимся сегодня на ночлег.

Тогда Франсуа еще умел бездумно тратить время. Мы понимали друг друга с полуслова, ему ничего не стоило меня развеселить. Или вызвать у меня панику: однажды, заехав в какую-то глушь, он вдруг обнаружил, что бензин на исходе. Я доверяла ему, он мог завезти меня куда угодно, я бы все равно последовала за ним. Единственное, что мне тогда было нужно, — это быть с ним, где б он ни находился.

Наши тогдашние чувства ни с чем не сравнимы, они навсегда останутся с нами. Навечно. Мы могли неделями быть только вдвоем — и не скучали ни минуты. Он мне часто говорил: «Я тебя люблю, потому что ты смешная». Надо сказать, потом по мне это не очень-то было заметно. Уверена, что именно в те дни он накопил сил для того, чтобы преодолеть все препятствия, выраставшие у него на пути.