Сумасшедший день. Как, впрочем, и погода. Когда Франсуа подъезжал к Елисейским Полям в своем открытом «ситроене-DS5», специально выпущенном для этого случая, хлынул проливной дождь. Он отказался от зонта. Я выехала на несколько минут раньше, чтобы дождаться его около площади Звезды. Несмотря на небесный потоп, эти минуты, когда Франсуа ехал по Елисейским Полям, стали для меня одним из самых сильных впечатлений того дня. Они отсылают к стольким другим легендарным образам!

Дрожа, я пытаюсь хоть как-то укрыться от ливня под Триумфальной аркой. Холодные струи и ветер налетают со всех сторон. Мне приходится придерживать полу платья, которая то и дело норовит отлететь вбок, — не хочу дарить такой прекрасный кадр фотографам! Кстати, позже, когда президент отдавал дань памяти Жюлю Ферри[28]в саду Тюильри, именно так и случилось…

После церемонии у Вечного огня президент — теперь уже полноправный — идет приветствовать толпу. Согласно протоколу, мы должны вместе проехать в его машине по Елисейским Полям в обратном направлении. Я растерянно гляжу, как он удаляется, не дожидаясь, пока я пожму руки людям. Как же мне поступить? Остаться на холоде, в одиночестве, как последняя идиотка? Машина медленно следует за ним. Никто не подсказывает мне, что делать. Пытаюсь нагнать «ситроен», пока обо мне совсем не забыли… Мое влияние на него поистине «огромно»! По возвращении в Елисейский дворец мне приходится больше десяти минут убеждать его сменить костюм перед обедом. Сказать, что он промок, — значит не сказать ничего. Но он артачится. И только когда я ему говорю, что было бы жаль начинать свое пятилетнее правление с простуды, он наконец уступает.

Мы находимся рядом с Салоном портретов, где должен проходить обед; бывшие премьер-министры социалисты и их супруги терпеливо ждут. Идея собрать их всех принадлежит мне. И это мой единственный вклад в организацию сего торжественного события.

Сначала Франсуа хотел позвать своих верных соратников, членов клана «олландистов». Разумеется, они вполне заслужили приглашение в такой знаменательный день, ведь в предыдущие годы людей, которые его поддерживали, было раз-два и обчелся. Однако я его предостерегла: если новый президент примет у себя «личную гвардию», его могут заподозрить в покровительстве своему клану, тогда как он смог победить лишь благодаря обещанию объединить вокруг себя всех.

После двух церемоний, посвященных памяти Жюля Ферри, а затем Пьера и Марии Кюри, остается еще прием нового президента в парижской мэрии, такой же волнующий, как и все предыдущее. На площади перед Ратушей собралась восторженная многолюдная толпа. Конечно, немного забавно видеть Франсуа Олланда и мэра Парижа, восседающих в двух огромных роскошных креслах и похожих скорее на королей, чем на республиканцев; позади них сидели первая заместительница мэра и я. Но сколько же дружелюбных лиц вокруг!

Покидая церемонию, Жан-Марк Эро признается мне, как он счастлив, что получил пост премьер-министра. В данном случае Франсуа не колебался ни минуты, его выбор был сделан давно. Он ценит порядочность Эро и не хочет закулисных интриг. У Эро безупречная репутация.

Все расписано по минутам. Мы едем обратно в Елисейский дворец. Наконец-то нам удастся осмотреть помещения. Я впервые вижу президентский кабинет, где никогда не бывала, даром что семнадцать лет занималась политической журналистикой. Зато мне был знаком соседний зеленый салон, служивший кабинетом Жаку Аттали во времена президентства Миттерана. И в этой же комнате проводились брифинги Жака Ширака. На некоторых из них я побывала — главным образом перед официальными визитами. Но войти в президентский кабинет вместе с Франсуа… даже выразить не могу, как я взволнована! Это непередаваемо!

Мы обходим несколько других служебных помещений. Затем нас ведут в личные апартаменты. Карла уже сказала мне по этому поводу: «Вам будет там хорошо, я все переделала».

Это и в самом деле прекрасная квартира, просторная и… безликая. Но это не имеет значения, в любом случае мы решили по-прежнему жить на улице Коши. Я еду туда в тот же вечер, после встречи с дворецкими. Но в нашей квартире я оказываюсь одна: Франсуа улетел в Берлин, где запланирован ужин с канцлером Германии Ангелой Меркель.

И вот, сидя «у нас», измученная и взбудораженная, я перескакиваю с одного телеканала на другой, отсматривая кадр за кадром съемки этого фантастического дня. Внезапно вижу сообщение о том, что в самолет Франсуа ударила молния и ему пришлось вернуться в Париж. Франсуа пересаживают в другой «Фалькон», и он снова улетает. Мне чудится, будто эта молния ударила в меня. От Франсуа — никаких сообщений. Проходит минут пять, и мне звонит из Елисейского дворца генеральный секретарь. Мы едва знакомы, но я сразу почувствовала, что это вполне доброжелательный человек. Он сообщает, что с Франсуа все в порядке. А вот со мной — нет. Я не понимаю, почему Франсуа сам не позвонил мне, чтобы успокоить. Даже эсэмэски не прислал. Значит, отныне между нами встанут посредники и нашей неразрывной связи пришел конец? Значит, теперь он будет всецело поглощен своей новой жизнью, раз у него не нашлось ни единой мысли обо мне, раз он не способен представить себе мою тревогу в такой ситуации?

К счастью, я заранее решила провести вечер у друзей, чтобы не оставаться одной в этот исключительный день. У них собралось человек десять, не больше; все танцуют и веселятся. А я борюсь с ощущением, что это похороны моей жизни — не девичьей, а жизни свободной женщины. Напряжение прожитого дня постепенно спадает.

В результате мы с Франсуа возвращаемся домой примерно в одно и то же время, около двух часов ночи. Он коротко рассказывает мне о своих первых впечатлениях от Ангелы Меркель, о том, что инцидент с самолетом был сущим пустяком, — поэтому он и не стал меня беспокоить. И мы оба вспоминаем об одном и том же — о страхе, пережитом нами в 2004 году. Это случилось во время региональных выборов. Тогда я была всего лишь журналисткой, сопровождавшей в Бретань первого секретаря Социалистической партии. Мы летим туда на стареньком самолетике, в ужасную погоду. Чем дальше, тем сильнее дует встречный ветер. Самолет трясется как припадочный, и пилот медлит с посадкой. Франсуа уговаривает его рискнуть. В тот день меня посетила мысль, что когда-нибудь мы умрем.

Впоследствии мы часто говорили о том дне, о той минуте, когда могли погибнуть, так и не полюбив друг друга. И сейчас, в два часа ночи, после бурного дня инаугурации, снова вспоминаем тот миг. У нас с ним разное отношение к смерти. Франсуа безумно боится ее. Он из тех мужчин, что строят свою судьбу в надежде избежать удела большинства смертных. Хочет оставить в жизни такой след, чтобы попасть в книги, в историю, любым способом спастись от забвения. И таким образом достичь бессмертия. Он не желает говорить о смерти, всеми силами избегает общения с безнадежно больными, с умирающими. Он их боится. Как боится и тех, на кого обрушилось несчастье, словно оно заразно.