Лена Малютина, летчица, призванная в армию из гражданской авиации, имела до войны тысячи часов налета. Ленинградка, ровесница Октябрьской революции, она еще подростком решила, что пойдет в авиацию. Лена закончила Батайскую летную школу и несколько лет возила почту, медикаменты и больных в Татарстане, в таких местах, где дорог-то почти не было. Потом ее перевели на инструкторскую работу в Магнитогорск: стране требовались летчики, обучать их должны были профессионалы. Там, в Магнитогорске, и застала Лену Малютину война. В 1943 году она получила назначение в авиашколу в Йошкар-Оле, в республике Марий-Эл — это немного не доезжая до Урала, если ехать от Москвы. В этой авиашколе Малютиной предстояло переучиться на военный самолет — бомбардировщик Пе-2. В Йошкар-Оле Лена встретила много знакомых девчонок, таких же, как она, профессиональных летчиц из гражданской авиации или инструкторов из аэроклубов, чей летный опыт понадобился теперь на фронте. У всех были тысячи часов налета, а они были еще так молоды — никому не исполнилось тридцати.

Вечером, вымотавшись за день, они сидели на нарах в казарме, раздевшись до белого мужского белья, пели песни, шутили, болтали. «Как святые в этих белых рубашках», — думала Лена. Белье было летнее: теплое байковое белье, тоже мужское — рубаху и кальсоны, — все девчонки, только получив, обменяли на мед: кило меда стоило 400 рублей, ровно столько, сколько пара белья. Они не голодали, но девушкам всегда хочется сладкого — и потом, уже на фронте, они всегда съедали из своего НЗ сгущенку.

Воевать им предстояло в женском полку тяжелых бомбардировщиков, сформированном легендарной Мариной Расковой, — к тому времени полк стал 125-м гвардейским. Расковой уже не было в живых, но все равно для молодых летчиц она была главным примером для подражания. Когда новички в марте 1944 года прилетели в расположение полка, Лена снова увидела немало знакомых лиц: в основном товарищей по Батайской школе.

Летом перед началом операции «Багратион» перелетели на отличный, построенный немцами аэродром в Болбасове под Оршей. Раньше они всегда летали с травяных аэродромов, и теперь их поразили бетонные дорожки и хорошие капониры. А вокруг было страшное разорение. Здесь, в Белоруссии, на отбитой у немцев советской территории, Лена увидела, каких страшных бед натворила война. Многие деревни были сожжены дотла. Женщины весной 1944-го пахали землю на себе, по нескольку человек впрягаясь в плуг: в других местах пахали на коровах, но здесь коров не осталось.

В Болбасове Лена встретила летчика Сашу, с которым вместе работала в Магнитогорске в инструкторском отряде. Саша летал на По-2, и на следующий день Лена услышала, что он погиб. Где похоронили, даже не успела узнать. У ее полка началась боевая работа. Задания были всегда одни и те же — бомбить живую силу и технику противника. С бомбами весом в 100, 250 или 500 кг пикирующий бомбардировщик Пе-2 был не менее грозным и современным оружием той войны, чем «катюша». Штурман Людмила Попова вспоминала, как в начале операции «Багратион» она увидела сделанный фотокамерой ее самолета снимок бомбежки Орши: «Это что-то страшное. Вагоны в воздухе висят… Мы когда под Оршей стояли, то пошли посмотреть свою работу. Там все было разворочено»[248]. Но и экипажам этих мощных самолетов следовало опасаться за свою жизнь. Девятка громадных Пе-2, летящих к своей цели, была прекрасной мишенью для зениток и истребителей противника. «От линии фронта до самой цели нас зенитки обстреливали непрерывно», — вспоминала Попова.

4 июля с утра шел дождь, облака висели низко. Скорее всего, вылета не будет. Экипажи сидели под самолетами. После полудня неожиданно дали белую ракету на вылет: погода чуть улучшилась.

Вылетели двумя девятками, Лена Малютина летела во второй, которую вела майор Надежда Федутенко — очень опытный летчик, вернувшаяся в часть после ранения в голову, которое получила под Сталинградом. На цель — железнодорожную станцию — они зашли на высоте 800 метров, из-за облачности (обычно бомбили с высоты полутора-двух километров). Цель закрыли облака как раз тогда, когда на бомбежку зашла Ленина девятка. Пришлось уйти на второй круг. Это опасно: теперь по ним уже пристрелялись зенитки. Зашли на цель, и снизу им навстречу взорвался «целый фейерверк»[249]. Штурман сбросила бомбы, и самолет подпрыгнул, освободившись от тонны груза. Лене всегда казалось, что, освободившись от бомб, машина радуется, как человек. И летчики тоже радуются: задача выполнена, главное теперь — благополучно вернуться на свой аэродром. Только они отошли от цели, как Лена почувствовала, что обожгло живот. «По-моему, меня ранило», — сказала она штурману Лене Юшиной. По ним попала зенитка.

Девятка уходила, а их машина отстала, она летела медленно из-за повреждений. Штурман просила держаться: внизу сейчас лес, сесть негде. Но через три минуты должен быть аэродром истребителей, там можно сесть. До своего аэродрома им, конечно, уже не долететь. Штурман то и дело давала Лене нюхать нашатырь, чтобы та не потеряла сознание. Наконец после четырех разворотов зашли на аэродром истребителей. Спустившись до пятидесяти метров, увидели, что полоса занята: с нее взлетает истребитель. На Пе-2, огромной машине, и здоровому летчику нелегко было бы снова подняться и идти на второй круг, но Малютиной удалось. Она помнила, как аккуратно посадила самолет, закончила пробег, выключила двигатель и расстегнула карабины — и больше ничего. Из самолета ее вытащили без сознания.

Пришла в себя она только в полевом госпитале в двух километрах от линии фронта, на операционном столе. Анестезия (у нее был в одиннадцати местах поврежден тонкий кишечник и в четырех — толстый) состояла из литра спирта, который вылили в брюшную полость. Отходила она от операции в углу, который отгородили занавеской в той же избе. Опять, в который раз в своей жизни, где она выбрала мужскую профессию, она оказалась единственной женщиной среди мужчин: за занавеской не смолкал мат и стоны раненых солдат.

В полевом госпитале Лена пробыла неделю, потом еще две — в стационарном госпитале в Польше, потом месяц в авиационном госпитале в Москве. Когда оттуда отправили выздоравливать дальше в санаторий («Кровь у вас хреновая!» — ругался врач), Лена решила — хватит, пора обратно в свой полк. Не спрашивая ни у кого разрешения, поехала на Центральный аэродром и нашла гражданский экипаж, который летел в Литву. В сентябре она уже снова летала с Леной Юшиной. Радист-стрелок был новый, парень. Девушка, которая была с ними в том страшном вылете, после него не хотела летать: забеременела и уехала в тыл. Лена Малютина до конца войны совершила еще 79 боевых вылетов.

Тонущая лошадь — это тяжелое зрелище. Аня видела, как солдат успел соскочить, а лошадь пошла ко дну — видимо, была ранена и не справилась с быстрым течением. Это было 28 июня. 3-му Белорусскому фронту поставили задачу форсировать реку Березину и наступать на Минск и Молодечно. Люди вокруг тоже получали ранения и тонули, но весь снайперский взвод переправился без потерь, несмотря на серьезный обстрел. Через Березину, довольно широкую реку, полк переправили[250] на больших — с комнату в Анином доме, — построенных на скорую руку из бревен плотах, которые подгоняли чем попало — даже лопатами. Вылили на другом берегу из сапог воду и пошли дальше, к Минску.