(Я стараюсь пробудить в пациентке волю к смыслу и не подкреплять шизофреническую склонность к аутизму и погружению в психодинамические истолкования.)

ФРАНКЛ: Вообразите, существует, наверное, дюжина шедевров, которые ждут, пока Анна сотворит их, никто не может сделать этого, совершить это, никто, кроме Анны. В этом она незаменима. Это будут ваши творения, а если вы их не создадите, они навсегда останутся несотворенными. Но если вы их создадите, то сам дьявол не сумеет их уничтожить. Вы спасете их, перенеся в реальность. Даже если потом их кто-то разобьет, разорвет в клочья, в музее прошлого, как я люблю говорить, они останутся навсегда. Из этого музея ничто не может быть украдено, ведь нельзя отменить то, что мы сделали в прошлом.

ПАЦИЕНТ: Доктор, я верю вашим словам. Я услышала, что вы пытаетесь до меня донести, и я счастлива. (С просветлевшим лицом она поднялась с кушетки и вышла из кабинета.)

За несколько недель психиатрического и фармакологического лечения пациентка избавилась от шизофренической симптоматики и смогла вернуться к работе и учебе.

Другой пациент-шизофреник – семнадцатилетний еврейский юноша{144}. Его опекун обратился за консультацией. Он спас этого мальчика во время Второй мировой войны, когда нацисты убивали группу евреев. Позднее, в Израиле, мальчик провел два с половиной года в больнице из-за острой шизофренической симптоматики. Теперь он обсуждает со мной свои проблемы, в том числе проблему отчуждения от еврейской религии, от мира, в котором прошло его детство.

ФРАНКЛ: Когда у вас появились сомнения?

ПАЦИЕНТ: Я начал сомневаться, когда оказался взаперти в израильской больнице. Понимаете, доктор, полицейские меня схватили и привезли в больницу. И я обвинял Бога в том, что Он создал меня не таким, как нормальные люди.

ФРАНКЛ: Но нельзя ли предположить, что и это в том или ином смысле было целесообразно? Вспомните Иону, пророка, проглоченного китом. Ведь он тоже оказался «взаперти». А почему?

ПАЦИЕНТ: Потому что Бог так устроил, разумеется.

ФРАНКЛ: И конечно же, Иона совсем не обрадовался, оказавшись во чреве кита, но лишь там он сумел признать свою жизненную задачу, от которой до тех пор уклонялся. По нынешним временам трудно было бы организовать человеку заключение внутри кита, верно? И вам же не пришлось отбывать срок внутри кита, вы были в больнице. Нельзя ли предположить, что в эти два с половиной года пребывания в больнице Бог тоже пожелал дать вам какую-то задачу? Возможно, пребывание в больнице было вашей задачей на конкретный период жизни. И разве вы не сумели принять эту задачу как должно?

ПАЦИЕНТ: (впервые проявляя эмоциональный интерес): Видите, доктор, потому-то я и сохранил до сих пор веру в Бога.

ФРАНКЛ: Поясните.

ПАЦИЕНТ: Может быть, все это было угодно Богу. Может быть, Он хотел, чтобы я исцелился.

ФРАНКЛ: Не только чтобы вы исцелились, думается мне. Вылечиться – это еще не достижение. От вас требуется больше, чем просто выздоровление. Ваш духовный уровень должен стать выше, чем до болезни. Разве вы не провели во чреве кита два с половиной года, юный Иона? Теперь вы освободились от тех испытаний, которые проходили там. Иона, пока не попал во чрево кита, отказывался идти в Ниневию и проповедовать Бога, а после этого он повиновался. Что же касается вас – вероятно, теперь вы погрузитесь по-настоящему в мудрость Талмуда. Я не хочу сказать, что вам следует учиться больше, чем прежде, но, вероятно, ваша учеба станет более осмысленной и плодотворной. Вы очистились, как очищается в печи золото и серебро, так ведь говорится в псалмах (или в другой книге?).

ПАЦИЕНТ: Доктор, я понимаю, о чем вы.

ФРАНКЛ: Вы ведь плакали порой во время пребывания в больнице?

ПАЦИЕНТ: О, сколько я плакал!

ФРАНКЛ: Что ж, с этим слезами из вас, вероятно, выходили все примеси, весь шлак…

Благодаря этой единственной консультации существенно снизилась агрессивность пациента по отношению к приемному отцу и повысился его интерес к изучению Талмуда. Некоторое время пациент получал по предписанию фенотиазины, впоследствии ему уже не требовалось медикаментозное лечение, за исключением этих препаратов в малых дозах. Он сделался вполне общителен и смог вернуться к своему ремеслу. Его поведение и манера держаться вполне адекватны, если не считать несколько сниженной инициативы. За эту единственную беседу, конспект которой приводится выше, я помог пациенту переоценить свою тяжелую судьбу с точки зрения смысла и цели, доступных ему не вопреки психозу, но даже благодаря ему. Кто усомнится в законном праве терапевта прибегнуть к доступным в данном случае религиозным ресурсам? И я намеренно отказался анализировать те стены, которые отгораживали пациента от мира. Мне безразлично происхождение этих стен, соматическое или психическое. Зато я постарался выманить пациента из этих стен. Иными словами, я постарался предоставить ему территорию, на которой он мог стоять.

Иногда пациент таким способом не только избавляется от лишнего страдания, но и находит дополнительный смысл в том страдании, которого не может избежать. Он может даже превратить страдание в торжество. Однако тут опять-таки смысл определяется позицией, которую пациент занимает по отношению к страданию. Вот пример, который поможет нам это проиллюстрировать.

Сестра-кармелитка страдала от депрессии, которая, как выяснилось, была соматогенной. Она поступила в неврологическое отделение поликлиники. Прежде чем удалось смягчить эту депрессию направленным медикаментозным лечением, болезнь усугубила душевная травма: католический священник заявил монахине, что, будь она настоящей кармелиткой, она бы давно сама справилась с депрессией. Разумеется, это чепуха, и его слова лишь добавили к соматогенной депрессии психогенную (конкретно, «экклезиогенный невроз», как это называет Шетцинг). Но я смог избавить пациентку от последствий этого травматического переживания и тем самым от подавленности, вызванной тем, что она страдает депрессией. Священник сказал ей, что сестра-кармелитка не может болеть депрессией. Я ей сказал: пожалуй, только сестра-кармелитка способна справляться с депрессией так отважно, как это делала она. И действительно, я никогда не забуду строки из ее дневника, в которых монахиня формулировала свою позицию по отношению к депрессии:

Депрессия – мой постоянный спутник. Она гнет мою душу к земле. Где мои идеалы, где величие, красота и благо, которым я некогда присягала? Нет ничего, кроме скуки, и я ее пленница. Я живу, словно в вакууме. В иные моменты мне недоступно даже ощущение боли. И даже Бог молчит. Тогда я мечтаю умереть. Как можно скорее. И если бы я не верила твердо, что моя жизнь не принадлежит мне, я бы ее уничтожила. Однако по моей вере страдание обернулось даром. Люди, которые думают, будто жизнь непременно должна быть успешной, подобны человеку, который смотрит на строителей собора и не понимает, зачем же они копают котлован. Бог строит собор в каждой душе. В моей душе он пока что копает котлован. Мое дело – выдержать удары его заступа.