– Что ты тут лежишь? – она требовательно вцепилась в его плечо. – Каким вихрем тебя принесло? Из облака выпал?

– Да вот… – Асмунд снова улыбнулся, радуясь, что видит ее. – Добрался вчера заполночь. Стучать к вам не посмел. Дай, думаю, здесь ночь скоротаю, а как ты встанешь, так сразу и повидаемся.

– Что-то случилось?

– Есть новости кое-какие.

– Хорошие? – в нетерпении расспрашивала Ельга.

– Да я бы не сказал…

Асмунд потер заспанные глаза, но вид у него, вопреки словам, был не слишком удрученный, а скорее озадаченный.

– Пойдем в дом! – Она потянула его за рукав. – Умойся, проснись и расскажи толком.

Их шаги и голоса разбудили Боровицу; она поднялась и отправилась к корове. Асмунд проводил ее глазами, потом взглянул на Ельгу и подмигнул: чужие уши им были не нужны. Поливая ему на руки над лоханью, Ельга так волновалась, что кувшин дрожал. Асмунд не походил на вестника больших бед, но явно был смущен тем, что собирался ей рассказать – она видела это, поскольку очень хорошо его знала. Он появился в Киеве лет пятнадцать назад, сам еще будучи подростком, как он говорил, а Ельга не помнила того времени: сама была еще слишком мала. Лишь помнила, что этот рыжий парень с правильными, приятными чертами лица, немного широковатым носом, весной и летом усеянным мелкими золотыми веснушками, жил среди отцовых хирдманов давным-давно. Дружелюбный и общительный, он нравился ей, как вообще такие люди нравятся детям; она помнила, что когда-то он носил ее на руках, катал на плечах, развлекал веселой болтовней и песнями, помогал взобраться на лошадь или сойти с седла… Старый Ельг с самого начала благоволил к нему и выделял среди прочих отроков; в его обращении с Асмундом Ельге даже чудилось нечто родственное, хотя она знала, что родства между ними нет. Просто он был из тех юных, кого любому зрелому мужу было бы приятно числить в своем потомстве.

Напряженно ожидая, с чем же вестник приехал, Ельга вдруг заметила, что Асмунд уже стер воду с глаз и пристально смотрит на нее, держа рушник.

– Что ты? – спросила она, не поняв этого взгляда.

– Ничего… – Асмунд улыбнулся, но ему как будто пришлось сделать усилие для этой улыбки. – Чудо какое: ты мне умываться даешь, как будто я тебе…

Он запнулся, не зная, какое слово выбрать: «брат» или «муж». Ельга засмеялась: ей никогда не приходило в голову увидеть Асмунда на месте ни того, ни другого.

– Смейся, смейся! – Асмунд был немного задет, но подавил проблеск обиды и сам усмехнулся. – Я знаю одного мужчину, который рассчитывает, что скоро ты будешь подавать ему умываться, и чистые рубашки, и чашу за столом.

– О чем это ты? – Ельга выразительно подняла брови.

Асмунд улыбнулся и принялся тщательно вытирать лоб и намокшие волосы; рушник почти закрыл ему лицо, и он лишь многозначительно поглядывал на нее из-под края полотна, не отвечая.

– Довольно! – Ельга выхватила у него рушник. – Что это за мужчина? О ком ты говоришь? Что там происходит?

– Ты знаешь этого достойного мужа. Он необычайно высокороден, доблестен и прославлен. Пока еще он не владеет никакой державой, но рассчитывает в скором времени взойти на Ельгов… то есть Ингеров стол. Ну а раз он станет князем русов, ему понадобится жена – прежняя наша госпожа, как это водится. Сперва он думал взять в жены ру… Эйфриду Прекрасную, но потом ему пояснили, что госпожа медовой чаши – ты, Ельга Премудрая, и тогда он перенес свои желания на тебя.

В Свенгельдовой дружине, состоявшей по большей части из бывших Ельговых гридей, никто не признавал за женой Ингера прав на имя Ельги. Между собой оружники, по примеру Свенгельда, звали ее русалкой, а то и «перевозницей», но говорить так о ней перед князевыми родичами было бы дерзостью, и Прекрасу именовали Эйфридой – так Ингер впервые назвал ее перед киянами.

– Засунь этого скальда подальше и объясни толком! – Ельга нахмурилась и придвинулась к Асмунду вплотную.

Его дыхание слегка участилось, но прямым приказом он пренебрег и промолчал.

Ельга смотрела ему в глаза, ожидая ответа, но видела, что грудь его под сорочкой с влажными пятнами часто вздымается, а в синих глазах отражается какое-то тревожное томление.

Не сказать чтобы это было для нее новостью. Уже несколько лет она замечала, что и на игрищах, и на павечерницах, где собираются лучшие девы Киева, Асмунд смотрит на нее одну – так, будто видит нечто прекраснейшее на свете. При старом князе Ельге они жили в одном доме, при Свенгельде продолжали часто встречаться, и всегда, стоило Ельге взглянуть на Асмунда, она видела ответный взгляд и улыбку радости от ее внимания. Если все смеялись, он поглядывал на нее – смеется ли она? Ее род и положение не допускали никаких иных чувств, кроме почтения; давняя дружба и положение «домашнего человека» позволяло Асмунду держаться с ней непринужденно, но ничего лишнего он себе не позволял. Асмунд любил яркую одежду, насколько она была ему по средствам, опрятно подстригал и подбривал бородку, но о внешности своей мало думал и очень удивился бы, узнав, что Ельга находит его красивым – куда более красивым, чем многие более родовитые мужчины. Она никогда не говорила ему об этом, однако его взгляд волновал ее, и не раз Ельга думала: а что бы он позволил себе, если бы ему позволила она?

От этой мысли сладко ёкало сердце, но Ельга гнала ее прочь. Ничего подобного между ними быть не может. Кто она и кто он? Она – госпожа медовой чаши, и борьба знатных мужей за таких невест входит в сказания. А он – хускарл, как это называется на северном языке, «человек дома». Однако Ельга привечала его: почтительный без робости, уверенный без дерзости, всегда готовый и развлечь веселым разговором, и унять расходившихся пьяных буянов, и примирить повздоривших парней, Асмунд приносил с собой чувство безопасности и всеобщего лада.

Но сейчас он не улыбался, и Ельгу пробрала дрожь от его взгляда. Пока она не принадлежала никому, кроме отца и брата, Асмунд не задумывался, не глупо ли, не дерзко ли любоваться ею глазами мужчины. Но вот вышло так, что он против воли привез ей сватовство чужого человека, которому не мог желать успеха, и поневоле же осознал, как больно ранит сама мысль о ее замужестве.

Асмунд поднял руку и коснулся ее стана сбоку – словно хотел обнять и не смел. Ельга опомнилась и шагнула назад. Ее охватило непривычное смущение: как будто она шла по знакомой дороге и попала в совершенно незнакомое место – удивительное и небезопасное.

– Что… что там произошло? – повторила она, овладев своим голосом, и отошла к столу. – Они все увиделись с Кольберном?

– Да, – уже с обычным видом ответил Асмунд. – Увиделись. Он был очень любезен. Еще раз заверил всех в благородстве своего происхождения, рассказал, что за зиму в Корсуньской стране стал христианином и теперь рассчитывает на поддержку могучего бога Кристуса, чтобы завладеть киевским столом.

– Вот это новость!

– Самая малая из тех, что я привез. У него нет жены, и он намерен жениться на нашей госпоже. Этой госпожой Ингер признал тебя. Но Свен сказал, что Ингер не вправе распоряжаться твоим браком и ты сама должна дать согласие.