У Леры с Аврамом родился сын, потом второй. Младший прожил всего два года: врачи в областной больнице не смогли вовремя обнаружить тяжелое хроническое заболевание. Старший же, Мишка, долгое время был и маминой, и папиной радостью. Лера не могла налюбоваться на сына, когда он уминал борщ с майонезом и чесночными пампушками, а отец довольно охотно начал делиться с Мишкой местом на уже порядком просевшем диване.

Аврам умер довольно незаметно, на том месте, где и просидел значительную часть своей жизни. Лера обнаружила, что муж не дышит, только когда звала к обеду, а тот долго не откликался.

Как ни странно, легче жить после этого не стало. Работая в сельской администрации единственным бухгалтером, Лера больше не дожидалась конца рабочего дня. Она сидела целыми днями в старом отсыревшем полуподвальном здании и смотрела в окно, временами переставляя деревянные бусины на счетах. Мир довольно быстро потускнел и потерял краски. А потом в армию уехал Мишка, и окончательно заросла могилка Лериной матери. Ухаживать за землей уже совсем не было сил. А ведь Катерина Павловна тоже когда-то любила сидеть на диване, это еще до Анатолия было. Она сидела и целыми днями вязала на продажу шапки из дешевой пряжи. Так и жили, она да Лерка, а теперь никого в доме нет, кроме этого страшного котяры.

Нет, кот не уродец, но есть в его цыплячье-желтых глазах что-то потустороннее. Какой бы Лера ни была далекой от суеверий, что для таких женщин, как она, вообще краснокнижная редкость, все равно смотреть на эти горящие фонари ей не очень приятно.

Идет сериал «Двойная жизнь», повтор. Лера уже смотрела его в январе, но он забылся так же быстро, как и все то, что она ежедневно смотрит по телевизору. Это как съесть килограмм семечек: очень быстро пресыщаешься, но и остановиться не можешь, потому что их жирный, маслянистый вкус – это ненависть на грани удовольствия.

Раньше Лера не так много проводила времени на диване и думала, что не слишком много в своей жизни теряет. Тем более что сначала там сидела мать, потом первый муж, затем второй муж, чуть позже – сын. Лера не чувствовала себя вправе занимать место мужчин или тех, кто старше в семье. Так и получилось, что всю прелесть российских сериалов она познала уже в достаточно сознательном возрасте.

Поэтому сейчас она вся там, в чужих придуманных драмах и дурной актерской игре. Но что по-настоящему важно, так это то, что жажда приключений, от которой она страдала в молодости, теперь утолена. И все это не вставая с дивана. Наверное, у Анатолия и Аврама была своя правда, которую она в то время не понимала, но сейчас признает.

На плечо Лере ложится рука, темная и волосатая. И последнее, что женщина видит, когда поворачивается, чтобы посмотреть, кто пришел, это желтые блестящие глаза.

В последний раз Маруська была здесь много лет назад, так давно, что уже и не помнит, когда именно. То ли до войны, то ли уже после. Сейчас картинки прошлого сливаются в единое грязное пятно, и не разглядеть, где вчера, а где вечность назад.

– Эй, Марка, – свистом подзывает ее сестра, – глянь, чо учудили.

В углу старого подвала, насквозь пропахшего плесенью и сыростью, лежат тушки трех дохлых котят. Формально несчастные животные света белого так и не увидели, настолько были малы, когда их, слепых, теплых, отобрала у кошки ватага шестиклашек.

– Мне пофиг, – отвечает девушка и по-мужски так, резко дергает носом. Трудно сказать, это на нее так теперешнее обличье влияет или же за тысячелетия своего существования она и впрямь сделалась настолько черствой и безразличной ко всему.

Сестра хмыкает. Вроде младшая, а черт знает что себе позволяет. Был бы здесь братец нареченный, уж он-то бы точно одним взглядом поставил нахалку на место.

– Нет-нет, ты посмотри, – настаивает Морцана.

Маруська нехотя плетется в тот угол, где над бездушными тельцами склонилась другая богиня. Плечи Маруськи опущены, руки – в карманах брюк-сигарет; дешевая пластиковая бижутерия звенит при малейшем движении, как колокольчик на шее у коровы.

– Да иди ты. – Свое разочарование Маруся – или, вернее будет сказать, Марена, – даже не пытается скрыть. – Ты мне хоть все золото Беловодья пообещай, все равно никак в толк не возьму, чего ты так трясешься над этими безмозглыми созданиями.

Сестру в кромешной темноте подвала разглядеть сложно, но если бы можно было, то ничего необычного в этих мягких чертах лица, длинных рыжих волосах и изящных тонких пальцах заметить было бы нельзя. В отличие от Марены, Морцана так до конца и не смогла освоиться в шумном современном мире, полном машин и одиночества. Год за годом, век за веком люди, которых так обожает Марена, все дальше завоевывали лесные чащи и захватывали горные тропы. Некоторые звери попрятались по плешивым островкам растительности, кто-то так и не смог приспособиться, и Морцане пришлось самолично позаботиться об их душах.

– А ты изменилась, сестра. – Морцана осторожно подхватывает мертвых котят на руки и принимается баюкать их, как младенцев. – Раньше еще ходила по земле, осматривала владения. А теперь что? Зачем тебе это кольцо в носу?

– Настоящий начальник, – цитирует старшая своего университетского профессора, – это тот, который умеет распределять обязанности между подчиненными. Пусть повещалки смертями занимаются. Мне же главное, чтобы механизм работал как часы, а не чтобы я на работе от зари до зари пахала.

Морцана не из тех, кто спорит. Мягкая по натуре, девушка всегда знает, когда стоит начать снижать скорость, чтобы не врезаться в стену и не размозжить себе череп.

Только вот все равно она никак не может понять, как так получилось, что Марену, богиню зимы и смерти, вдруг стало не отличить от среднестатистической москвички, окружившей себя айфонами, суши и воскресными походами в кино, где попкорн продают дороже самого билета.

– Есть новости? – меняет тему Морцана. Котята у нее в руках холодные и безвольные, как повисший на крюке кусок мяса на рынке.

Носками белых кед богиня смерти ковыряет влажную землю.

– С этой подозрительной семейкой? Да вроде ничего особенного, зря брат воду мутит. У него там, кажись, баба на стороне, но меня это волнует в последнюю очередь. Она тоже вся из себя образцовая домохозяйка. Дома ни пылинки, маникюр, прическа, – все дела. Меня только одно беспокоит… – Марена затихает, и в подвале на бесконечные несколько минут воцаряется тишина.

Младшая сестра не переспрашивает; ждет, пока старшая сама продолжит рассказ. От котят, до этого пахнувших разложением, теперь доносится легкий аромат полевых фиалок.

– …дети у них странные, – наконец приходит в себя Марена.

– Дети?

Богиня поворачивается спиной и бесцельно смотрит в сторону щели, образовавшейся на границе землянки и деревянных стен старого сарая. Там виднеется лоскут чернильного неба со звездами, похожими на рассыпанные нерадивой портнихой серебряные бусины.