место жестокости было трудно вынести. Постепенно разворачивалась история о том, как Мэриан часто не пускала дочь в школу в течение нескольких дней, пока не проходили ее синяки, как она пинала, избивала, ежедневно ругала Агнес и совершала в ее отношении эмоциональное насилие. Агнес сорвалась, когда рассказывала социальным работникам об отношении к ней матери. Она была в должном порядке изъята у Мэриан вместе со своими братом и сестрой, и все трое были помешены под временную опеку по предварительному ордеру. Самый младший ребенок, мальчик, казалось, был любимым ребенком, однако им мать также пренебрегла, хотя он реже подвергался физическому наказанию с ее стороны. Старшая дочь сообщила о нескольких случаях физического насилия по отношению к себе, однако у нее была возможность убегать из семейного дома и проводить время со своим отцом, который, как она считала, защищал ее.

Отвержение и насилие ввергли Агнес в тяжелое диссоциированное и подавленное состояние, от которого она постепенно приходила в себя в приемной семье, рядом со своей защищающей и чрезмерно ответственной старшей сестрой. Но при этом она все еще жаждала от своей матери любви, заботы и признания своего «неправильного» поведения.

Можно понять психологию такого эмоционального и физического насилия с точки зрения попытки матери избавиться от глубоко неприемлемых чувств путем плохого обращения с другим человеком. Подобное насилие может быть рассмотрено как воссоздание происходившего с самой Мэриан в ее собственном детстве, которое она описала как «полное пренебрежения» и эмоционально бедное, поскольку ее младшему брату отдавалось значительное предпочтение, в то время как сама она чувствовала себя неуклюжей и глупой, «несчастным случаем» в семье, в противоположность долгожданному и заветному ребенку, ее брату.

Частые эпизоды словесного и физического насилия над Агнес казались Мэриан в какой-то степени захватывающими и опьяняющими, поскольку они позволили ей выразить свое разочарование и ярость, почувствовать силу и контроль над беспомощным и уязвимым ребенком. Агнес была выбрана на бессознательном уровне не только потому, что она была менее уверенной, напористой и привлекательной в глазах матери, чем двое других ее детей, но также и потому, что из-за этих уязвимых качеств дочери она видела себя в ней. Мэриан столкнулась с образом своего инфантильного Я и обнаружила, что эта идентификация невыносима. Свою дочь она видела «бесполезной», такой же, какой считали Мэриан ее родители, — в отличие от ее в высшей степени успешного брата. Чтобы избавиться от ужасного чувства своей никчемности, она переместила его вовне, в свою дочь, которую затем возненавидела и начала атаковать физически и вербально, практически не чувствуя угрызений совести. Когда она видела в глазах Агнес ужас и полное дурных предчувствий ожидание, это злило и возбуждало ее еще больше, отчего Мэриан подвергала свою дочь еще большему физическому и эмоциональному насилию. Агнес явно служила «контейнером с ядом» (deMause, 1990) для своей матери, что ярко иллюстрирует силу проективных механизмов, как основной движущей силы, лежащей в основе жестокого насилия в отношении детей.

В своем садистичном и жестоком насилии по отношению к Агнес Мэриан продолжала считать себя жертвой, а дочь — преследовательницей. Согласно предложенному Де Зулуета объяснению причин насилия, Мэриан чувствовала, что ее дочь каким-то образом заставляла ее саму войти в контакт с собственной невыносимой болью. И единственным доступным для нее способом облегчить свое психическое напряжение было насилие.

Насилие в отношении детей, как и другие акты насилия и извращенного поведения, представляет собой порочный круг. Сильный удар или эмоциональная тирада в адрес ребенка избавляет взрослого от подспудного ощущения беспомощности, подавленности и пустоты, обеспечивая временный выход из этих невыносимых душевных состояний. Вскоре, однако, чувство вины и дистресс возвращаются, теперь усиливаясь осознанием того, какой вред насильник причинил другому человеку. Это чувство вины быстро забывается, поскольку выносить его слишком сложно, а сам акт насилия теперь уже оправдывается как вполне «понятный» ответ на невозможное поведение «плохого ребенка». Когда ребенок единожды подвергается жестокому обращению, «телесные границы» нарушаются, и повторять подобное насильнику становится все легче, а искушение поступать таким образом становится все сильнее. Ребенок превращается для матери в олицетворение ее собственных токсичных чувств и рассматривается скорее как преследователь, а не как жертва. Подобный вид объективации позволяет людям на протяжении длительного времени осуществлять нападения в разных ситуациях, включая военные действия, он также характерен и для жестокого насилия в отношении детей. Агнес воспринималась ее матерью как «ядовитое существо», на котором она могла срывать свой гнев.

Реакция Агнес на происходящее была полна все возрастающего чувства страха и отчаяния, и, поскольку ее мать сталкивалась с проективной идентификацией, согласно которой она воспринимала Агнес как существо ненавистное и презренное, девочка ожидала насилия в ответ на свои действия и никак не могла угодить своей матери. При существующей долгосрочной возможности возникновения отклонений в развитии ребенка, подвергающегося насилию, как и во многих случаях небезопасной привязанности, ребенок, с которым обращались сурово, даже безжалостно, все более отчаянно нуждается в любви и одобрении и принимает как должное ту жестокость, с которой с ним обходятся.

С течением времени Мэриан становилась все более безразличной к выражаемым Агнес отчаянию и боли; она эмоционально отстранилась от нее, не видя в ней страдающую личность, а лишь используя дочь как объект, на который можно проецировать свои собственные разочарование и гнев. Тем не менее Мэриан нуждалась в этом ребенке как в проективном контейнере для своих токсичных чувств. Переживание своей собственной силы и власти обеспечивало Мэриан временное избавление от ее внутреннего ощущения пустоты, предлагая захватывающее, хотя и недолгое облегчение. Она сама признавала, что чувствовала облегчение и радость, после того как наказывала Агнес, видя, как дочь тянется за ее любовью, несмотря на то что мать устроила ей «взбучку». Поскольку уровень осознанности Мэриан был очень низким и боль от признания правды, заключавшейся в обвинениях ее детей против нее, очень велика, она предпочла отделиться от них, рассматривая их всех как предателей и лжецов. Она снова разместила свои неприемлемые чувства в них, а не в себе самой, освобождая себя от виновности и вновь преображаясь в жертву, покинутую теми, кому она доверяла.

Роль свидетельских показаний эксперта

В контексте сложной британской правовой базы судебных и детских клинических психологов,