– Марин, ты идёшь на пляж?

– Нет, я ещё сплю.

А потом она выходила на пляж, и все смотрели на неё, как заворожённые, поскольку Марина была в ярком сарафане с широкой стильной сумкой, а на голове у нее была роскошная шляпа с бантом, поля которой элегантно покачивались на ветру.

Когда она расстилала свой коврик и открывала сумку, это действо напоминало великосветский ритуал. В сумке были аккуратнейшим образом сложены книжка, два полотенца, кофточка, на кофточке была другая кофточка и запасной халатик. Она красиво всё раскладывала и ложилась загорать.

В той последней поездке так сложилось, что мы из Испании улетали на несколько дней раньше. Марина говорит:

– Я к вам сегодня вечером приду. Посидим, выпьем на прощание.

Наступил вечер. Мы её ждём, ждём, Марины нет. Утром у нас самолёт, и хорошо бы лечь спать, поскольку остаются до вылета считаные часы. Вдруг через двор голос Марины:

– Девчонки, что вы там делаете?

– Мы спать ложимся.

Марина огорчилась. Потом звонила:

– Ну что вы так уехали, мы даже не посидели.

Договорились встретиться на премьере в октябре. Но мы и на премьеру не успели – я застряла в пробке, у Светы были неотложные дела. И кто бы знал тогда, что больше никогда в жизни мы Марину не увидим.

* * *

Татьяна Никольская:

– Однажды на Рождество мы поехали в Израиль. Сидим на берегу возле какого-то кафе, Манечка жалуется:

– Ну что с ногами творится, я просто умираю от боли.

В этот момент в кафе заиграла музыка.

– Посидите, я пойду гляну, что там, – сказала она. С трудом встала и… исчезла. Десять минут проходит, пятнадцать, полчаса – Маринки нет. Я говорю:

– Слушайте, куда Маня пропала? Пошли посмотрим.

Заходим в кафе, а Маня со своими больными коленками уже вовсю пляшет на сцене да ещё и в компании темнокожего африканца.

Мы потом у нее спросили:

– Мань, ты же говоришь, что ноги болят.

– Да вы понимаете, я зашла буквально на секундочку. А тут такая музыка. И ноги сами понесли меня на сцену.

Кстати, в той же поездке был ещё один забавный эпизод. Зимой израильские пляжи обнесены забором, чтобы никто не купался в море. Маня была Маней:

– Пошли ноги помочим.

– А как? Смотри, какой забор.

– Вон, дырка есть.

Но в дырку Маня не пролезла.

– Не проблема, я смогу перелезть.

И вот каждый день она на глазах у изумлённой публики перелезала через забор. Это было шоу, которое стало доброй традицией. Ей подставляли стульчики, её подсаживали, ей аплодировали, кричали что-то ободряющее. Прохожие были в восторге. Мы умирали со смеху:

– Марин, мы будем билеты продавать на твой аттракцион.

* * *

Алёна Яковлева:

– В поездках я её останавливала: ну зачем такие деньги ты на подарки тратишь?

Она отвечала:

– Моя бабушка, знаешь, как говорила? «Живёшь вот так (здесь она сжимала ладоши) – и всё у тебя так, а живёшь вот та-а-ак (широко разводила руки) – и всё у тебя так».

Она и жила вот та-а-ак. На самом деле мне невероятно импонировала её жизненная позиция, её жизнелюбие, её открытость. Однажды мы встретились на фестивале в «Артеке». Причём было это очень смешно: моя дочь Маша снялась в детском фильме, и меня пригласили как мать, как сопровождающую. Марина тоже была на фестивале и, узнав об этой истории, долго смеялась.

Мы были знакомы и раньше, ещё со времен капустников в Доме актёра (близкими подругами не являлись, но общались всегда с удовольствием), а в ту поездку просто очень сошлись. Много времени проводили вместе и однажды в Ялте набрели на какой-то сумасшедший ресторан. На Марине был белый берет, белая кофта, белая юбка. И все это прекрасно смотрелось на фоне бирюзового моря. Я не переставала восхищаться:

– Мань, сколько у тебя белых вещей!

На неё все оборачивались, а она, зная об этом, делала вид, что не замечает. А ещё я удивилась, как в ресторане она достаточно легко расставалась с деньгами. Она заказывала невероятно вкусное дорогущее пузыристое вино и всех угощала. Вечер был великолепный.

А потом… Потом была наша следующая встреча, когда я увидела Марину с совершенно перевернутым лицом. На неё, всегда живую, лёгкую, юморную, это было совсем не похоже. Я спросила:

– Манечка, что-то случилось? Может быть, с папой?

– Ты знаешь, я не буду сейчас ничего рассказывать, я не хочу сейчас себя бередить.

И вдруг она стала так горько плакать, что я не стала расспрашивать. Я поняла, что случилось нечто серьёзное, и вскоре узнала про её разлуку с мужем.

Потом прошло какое-то время, мы встретились уже в Киеве на съёмках сериала «Ангел-хранитель». Я как раз тоже развелась со своим мужем, но в отличие от Марины свой развод совершенно не переживала. Всю ночь мы просидели с ней в номере, не спали вообще, общались до утра. Она мне сказала, что читает сейчас самые разные философские, религиозные книги и что находит в них спасение.

Развод с Анатолием Белым стал для Марины Голуб тяжелейшим испытанием, если не сказать – трагедией. На долгие месяцы Марина замкнулась в себе, старалась ни с кем не обсуждать происшедшее. За утешением она обратилась к религии. Сначала много времени проводила в православных храмах, объездила десятки монастырей, затем увлеклась буддизмом, особенно философией Ошо, – читала, медитировала, размышляла, перестраивала себя.

Но в какой-то момент Марина почувствовала, что такое затворничество уводит её от реальности, идёт вразрез с профессией. А этого она допустить не могла. Спустя продолжительное время, пройдя путь серьёзного духовного взросления, Марина вернула себя к жизни.

Она стала другой, обрела иное мироощущение, получила новый импульс для творчества. Говорила, что, возможно, если бы она не испытала такой потери, она не сыграла бы так глубоко главную роль своей жизни – Вассу Железнову.

Повторим, что обо всех своих переживаниях, которые обрушились на неё после 10 лет счастливой жизни с Толей, она не рассказывала почти никому. Одной из немногих, с кем она всё-таки поделилась, была Кира Прошутинская.

Кира Прошутинская, телеведущая, продюсер:

– В студии АТВ после очередной съёмки Марина Голуб захотела со мной поговорить. Я оказалась одной из первых, кому она рассказала о том, что произошло: Толя Белый, который был её самой большой и осознанной любовью, ушёл от неё.

– Только вы не говорите пока никому об этом, – попросила она меня тогда.

Марина отошла от подруг, старалась ни с кем не общаться, не делилась, не искала сочувствия, потому что была человеком сильным и гордым. Пока не отболело, её опорой были только папа и Настя.