Но я так понимаю, что она интересовалась и моим театром – знала его по увиденным спектаклям и по отзывам друзей. Вот, в частности, вы упомянули Каплевича. Каплевич очень хорошо относился к моему театру. То есть к его стилистике, к эстетике, к способу репетирования.

И потом, действительно, когда я пришёл во МХАТ, она предложила мне участие в этой работе. Но поскольку на тот момент было уже оговорено, что эту роль играет Добровольская, то я не мог себе позволить разрешить существование этой роли в дубле. То есть создавалась ситуация, при которой идея Марины была невозможной. И я отказал.

Но в процесс работы у нас очень сложно складывались отношения с Женей (при том, что ни одного плохого слова сказать про неё не могу – она человек, безусловно, талантливый, со своими характерными чёрточками, но и у меня тоже есть характер). В общем, с Добровольской у нас как-то не сложилось, а работа была уже запущена – оставалось два месяца до заявленной премьеры. И я, в конце концов, обратился к Марине за помощью. С моей точки зрения, она проявила преизрядное мужество, когда взялась в этой ситуации за эту работу. И не только мужество, но и в чём-то наступила на собственные амбиции, поскольку ей удавалось смирять собственный характер во имя достижения высокой цели.

Наверное, ей тоже приходилось наталкиваться на острые углы моего характера. Но каждый раз, к нашей с ней общей чести, мы выходили из ситуации примирёнными.

Иногда я слышал её возражения, видел, что далеко не всё придуманное мной она принимает. Однако на следующей репетиции проявлялись следы переваренной информации. То есть она, даже не принимая какие-то вещи, всегда слушала и пыталась понять, откуда у режиссёрской мысли ноги растут. Ей часто приходилось убеждаться в каких-то вещах, утверждаться в моей логике. И она осваивала её блистательно.

Если говорить о нюансах (вы спрашиваете, чему Марина меня научила), то я могу так ответить: мой опыт работы традиционно лежал в студийной плоскости. Этюдный театр. А во МХАТе студийность пришлось разворачивать на большой зал. И здесь стилистику игры на большой сцене Марина проявила блестяще. Вообще, профессиональным ремеслом она владела в высочайшей степени.

Она могла репетировать с текстом в руке. Для меня это было непривычно. Я не мог себе представить, что артист добивается живого результата, поглядывая в бумажку. Я думал, что это невозможно. Однако Марина мне показала, что это возможно. Она ходила с пьесой по площадке, проверяла какие-то вещи, а потом выходила без текста, становилась живой.

Я и раньше сталкивался с таким методом, но не верил в него. Мне казалось, что это порочный метод, старый, замшелый, неживой. А тут я первый раз утвердился в мысли, что на самом деле он действенный. Я даже понимаю, откуда возник этот способ работы. Его диктует обстоятельство времени, когда надо быстро уложить текст и уложить физическую партитуру роли, да ещё чтобы всё это оставалось живым.

Когда Марины не стало, спектакль убрали из репертуара, потому что весь рисунок выстраивался под неё, и заменить одного человека другим было бы невозможно. В Марине звучала трагическая нотка, и она всегда помножалась на её эксцентричность, придавала этой истории щемящее звучание.

И все-таки её Вассу трагической, в чистом виде, я бы не назвал, потому что в современном театре трагедии не существует. Но трагикомическое, мощное, воедино слитое в ней, безусловно, было.

Что могло быть дальше в числе её работ? Я бы дал Гертруду, которую она уже играла у Бутусова, но я представляю себе «Гамлета» совсем другим. Я бы дал хозяйку Нискавуори. Я бы дал мамашу Кураж. Я бы дал Кабаниху из «Грозы». Я бы дал Огудалову-старшую в «Бесприданнице». Я считаю, поработав с Мариной, что она была готова к тому, чтобы выразительно и ярко сыграть много ролей и русского, и мирового репертуара.

* * *

Марина Голуб за роль Вассы Железновой была номинирована на премию зрительских симпатий «Звезда Театрала», где лауреаты определяются путём народного интернет-голосования. Марина Голуб набрала наибольшее количество голосов, оставив позади других достойнейших претенденток.

На торжественную церемонию в Дом актёра она попасть не смогла (играла Вассу), но в интервью благодарила зрителей:

– Это моя первая театральная награда! Тысячи человек проголосовали… Я понимаю, что эти голоса невозможно купить, а потому дорожу каждым этим голосом в отдельности. Спасибо вам большое! Вы дали мне новые силы.

Работу Марины Голуб выдвинули и на главную театральную премию – «Золотую маску». Но не случилось. В жюри шли серьёзные споры. В итоге премия досталась другой актрисе. Марина не скрывала огорчения.

– Эта роль достойна этой премии, – сказала она журналистам во время церемонии. – Такая роль, как Васса Железнова, даётся лишь однажды. Мне говорят: «Ты ещё получишь». Но это только кажется.

Людмила Петрушевская, писатель, автор пьесы «Он в Аргентине»:

– Мы с Мариной встречались довольно редко: на театральных капустниках, на каких-то днях рождения, юбилеях. Она меня, как и всех, опекала. Очень радовалась общению. Она вообще всех держала в порядке, чтобы всем было хорошо.

Она мне говорила:

– Напишите пьесу, напишите мне роль.

Я кивала, но ничего особенного у меня не рождалось. Однажды мы встретились на Гоа, где я провожу рождественские каникулы. Там был такой бал, куда все приезжали в вечерних нарядах, в тонком хлопке… Вдруг в эпицентре этого атомного взрыва я вижу Марину с дочкой и с какой-то компанией. Мы смотрим друг на друга, от неожиданности начинаем дико хохотать. И на радостях я говорю:

– Написала вам пьесу.

В самом деле, я тогда завершала «Он в Аргентине» – произведение на двух примадонн театра.

Марина обрадовалась, но у неё был сложнейший период: телевидение, кино, «Васса…». У неё полностью всё было забито. Поэтому, как-то само собой, сотрудничество не сложилось.

Затем пьеса попала в руки Дмитрию Брусникину – роли были отданы Ие Саввиной и Наталии Теняковой. Однако вскоре Ия Сергеевна ушла из жизни, и работа остановилась.

Говорит Дмитрий Брусникин, режиссёр, актёр, педагог:

– Когда Ии Сергеевны не стало, я сказал себе, что не буду возвращаться к этой пьесе. Потому что всё время звучал голос Саввиной, её незабываемые интонации, которые очень трудно повторить. И свою идею я похоронил. Но Людмила Стефановна Петрушевская умеет добиваться того, чего хочет. Она сказала: «Нет, нет, ни в коем случае нельзя останавливаться. Спектакль надо выпустить хотя бы в память об Ие Сергеевне». И просто силой вернула меня в эту работу. Напомнила о Марине Голуб: «Чем не вариант!»

А Маринку я знаю сто лет, ещё со студенческой скамьи. Когда она заканчивала, я был первокурсником, и потом всю жизнь мы так или иначе пересекались, но вместе никогда не работали. Я подумал: и правда, вариант хороший. Но получается, что весь рисунок спектакля надо заново выстраивать, да ещё и найти актрису на другую роль – так, чтобы они в паре с Мариной органично смотрелись. Это нельзя было решить в одночасье, требовалось время.